чтоб остаться там навечно.
После этого испытывать судьбу и портить жизнь поклонникам, даже самым терпеливым, наперед зареклась. Если счастье – это когда никто не отравляет твое существование, то исходя из обратного получается: «Не следует мешать другим жить своей жизнью». Потому пусть они все будут счастливы, но без нее.
Пассажира не было. Не хотелось думать, что ее безжалостно «кинули» накануне женского праздника. Не хотелось в это верить, и Лена решила ждать до последнего. Вот и автобус уехал, поглотив гостей, жениха с невестой, охапки цветов, унося за собой шлейф выхлопных газов и восточных переливов. Разом все стихло, площадка перед рестораном опустела, и только синяя неоновая вывеска все дрожала, подмигивала, но не гасла, а Лена нервничала, поглядывая на мерзнущую хризантему и не решаясь уехать. Получить вместо денег жалкий цветок? Такое с ней впервые.
Однако пора! Включила зажигание, и только хотела тронуться, как входная дверь ресторана распахнулась и на крыльце появился Черный Барон с двумя спутниками. Даже радости от их вида не испытала. Наверное, стоило уехать, не дождавшись нечестивца, наказать его за обман и высокомерно-небрежное отношение к женщине. Впрочем, уехать еще не поздно. Оставить бы самодовольного борова-Барона в недоумении, вильнув хвостом Лошадушки перед его носом! Нет, поздно!
Барон уселся рядом, его молчаливые спутники – сзади.
– Заждалась, красавица?
Вид у него был благодушный и голос такой, словно он обращался к своей личной рабыне. Еще бы, эта хрупкая на вид, интеллигентная дама прождала его целых двадцать минут!
– Да уж… Если честно, подумала, что меня обманули, хотела уехать.
– Ай, яй, яй! Какая же ты недоверчивая, красавица! Нехорошо, нехорошо!
Пассажир достал бумажник, и Лена, замерев, краем глаза наблюдала за его руками. Сколько ей отсчитают за столь долгое ожидание и поездку? Пятьсот? Семьсот? Неужели тысячу? На торпеду рядом с веткой хризантемы легли сотка и два полтинника. Портмоне захлопнулся и уплыл в карман Барона.
– Это все? А за обратный путь, за ожидание?!
Лена с недоумением смотрела на жалкие бумажки.
– Неужели мало? Здесь ехать – всего ничего, имей совесть, красавица!
Пришлось, обернувшись назад, обратиться к сидящим с каменными лицами мужчинам, которые раздражали ее именно своей непробиваемой мрачной лживостью (на их фоне даже Барон казался более искренним в своем снобизме), – приказным тоном: «Прошу вас доплатить!» Все чаще при встрече с несправедливостью Лена замечала в себе эту прямолинейность, граничащую с грубостью, которая так не шла ей и которую особенно чувствительные пассажиры принимали за хамство, но бороться с ней – значило изменить себе, а это было невозможно. Если она начнет изменять себе, то с кем останется?
За пассажиров ответил Барон.
– Нет, они платить не будут. Кстати, поверни на перекрестке. Нам еще на Белградскую заехать нужно.
Он