эта самая незаметная тропа неожиданно для Ярослава повернула, и оба путника оказались на берегу небольшой речушки, по всей видимости, неглубокой. И, действительно, нисколько не озадачившись, Герасим резво спрыгнул и, взяв коня за узду, потянул упиравшееся животное в воду. Ярослав взмок, прежде чем ему удалось повторить то, что с такой легкостью проделал его товарищ, и оба наконец оказались на противоположном берегу.
Евангелик не стал запрыгивать на коня, Ярыш сделал то же самое, и, следуя всем изгибам тропинки, оба путника, утомленные, грязные, мокрые, ведя рядом с собой коней, пешком вошли в скрытое пригорком поселение.
Хотя и многое успел повидать Ярослав, однако на этот раз ему немало пришлось удивиться. Не то чтобы вид этих убогих хибар казался ему странным… Нет, такое Евсееву и в страшном сне не могло присниться. Жилища, которые и избами-то совестно было назвать, тесно лепились друг к другу в полнейшем беспорядке, словно ставивший их человек то ли никогда не просыхал, то ли в глубоком детстве упал с коня, да так с тех пор и не пришел в себя.
Люди, о которых так красочно рассказывал и которыми так гордился Юрий, выглядели ничем не лучше своих жилищ. Те из казаков, которые первыми встретились Евсееву, до странного напоминали Ярышу конюха Прола, все теплое время года ходившего раздевшись по пояс, словно гордясь своей широченной волосатой грудью, и исходивший от них запах перегара еще больше усиливал сходство. Почти все отличались громадными размерами, звериными мордами, так что худощавый Ярослав в таком окружении почувствовал себя ощипанным цыпленком.
«Вот уж не думал, – размышлял Ярыш, – что для того, чтобы мыслить вольно и поступать согласно своим мыслям, нужно так жить…» Совсем по-другому представлял себе Евсеев ту вольную жизнь, о которой говорил Герасим, и шаг за шагом проникая в становище казаков, он с ужасом осознавал ту страшную правду, с которой ему теперь предстояло жить.
Не то и не так говорил Герасим: не любовь к правде да вольной жизни объединила этих мрачных людей. У каждого, чтоб оказаться здесь, была на то своя причина, но всех согнало сюда горе и безысходность.
Вглядываясь в угрюмые жестокие лица, Ярослав понимал, что совсем скоро он сам станет таким же злобным оборванным бандюгой, и, его в лучшем случае защищаясь, убьет какой-нибудь честный человек, а в худшем – собственный собутыльник. От этой мысли волна страшной, жгучей ненависти к тем, из-за кого ему придется так безрадостно провести свою только начинавшуюся жизнь, поднялась из самых глубин души Ярослава…
Кто знает, что бы предпочел Ярыш: болтаться вместе со своей семьей на виселице или стать казаком, если бы в день казни удалось ему хоть одним глазком взглянуть на это становище, но отступать было уже слишком поздно.
Не тех кровей был Ярослав, чтобы так легко сломаться под ударами судьбы, да и не привык он проигрывать споры, потому во что бы то ни стало решил он выдержать и это испытание, уготованное ему свыше. А когда станет все равно, продолжать ли такую жизнь или