(слово тогда было неологизмом) слово «мирный атом» войдёт в наш лексикон. Что первый атомный ледокол «Ленин» станет легендой. Что его работа увеличит сроки навигации в западном районе Арктики с трех до одиннадцати месяцев. Что судно успешно прослужит людям более 30 лет, на пять лет, превысив расчетный срок эксплуатации. Что за эти годы ледокол пройдет более 654 тысяч морских миль (во льдах 563,6 тысяч), осуществив проводку через льды Арктики 3741 судна. Что он не останется сам по себе, а станет первым кораблём целого атомного флота, куда войдут атомные ледоколы «Сибирь», «Россия», «Арктика», «Советский Союз», «Таймыр», «Вайгач», «Ямал», контейнеровоз-лихтеровоз ледового класса «Севморпуть».
Первоначально на ледоколе «Ленин» были установлены три реактора типа ОК-150. В 1967 году взамен была смонтирована двухреакторная установка ОК-900, которой, с небольшими изменениями, впоследствии оснащались все атомоходы следующего поколения (типа «Арктика»).
Сохранились бесценные воспоминания о том, как это было. Бесценные – потому, что «атомщики» тогда предпочитали хранить секреты и не распространяться.
«Первый раз я увидел его (Ф. М. Митенкова – ред.) в 1965 году. В то время только-только начиналась разработка проекта атомного ледокола «Арктика»… И вот в один из дней в кабинете начальника-главного конструктора ЦКБ «Айсберг» собрался генералитет проекта 1052. Все с интересом смотрят на прибывшего для сообщения об этом, в общем-то малопонятном для большинства присутствующих научном исследовании, представителя ОКБМ – Федора Михайловича Митенкова. Против ожидаемого в соответствии с устоявшимся стереотипом солидного и импозантного научного исследователя и начальника подразделения перед нами предстал подтянутый, скорее молодой, чем средних лет, человек (позволю себе утверждение, что Ф.М. всегда выглядел моложе своих лет), с неброской, и да простится мне, «провинциальной» внешностью. С первого взгляда он, как говорится, не производил впечатления. Но уже несколько первых фраз привлекли все внимание присутствующих к нему и к тому предмету, о котором он говорил. После лекций не таких уж многочисленных (таланты – всегда редкость!) блестящих профессоров, которых я имел счастье слушать на «физмехе» Ленинградского политехнического института, я прекрасно понимал, какими знаниями, умением и даром свыше нужно обладать, чтобы представляемые вниманию даже неподготовленного слушателя или читателя сложнейшие вещи оказались бы для них понятными или даже очевидными. Не просто как пришедшие и растолкованные извне, а как те, которые они уже и сами «знали», они просто извлечены из их собственных глубин и открылись, обозначив неведомые им до этого горизонты сродни тому, что в русском языке именуется словами «озарение» и «прозрение»… Так было и здесь. За очень простыми (как оказалось!) кипением и теплофизикой реактора скромный представитель ОКБМ открыл перспективу совмещения несовместимого, или, если угодно, достижения невозможного – большая мощность в уменьшенных габаритах, интенсификация