жива и по сей день[161]. Другой пример: дети Израиля, не довольные своими судьями, пожелали иметь царя. В итоге народ погряз в пороках и обратился к идолопоклонничеству и поэтому теперь не имеет ни царя, ни своей земли. Бургундское государство выступает у Молине наследником великих империй, стремившихся к безграничному господству: Ассирийской, Персидской, Македонской и Римской, в нём процветают добродетели и правят выдающиеся государи[162].
Очевидно, что два этих автора пытаются предостеречь Карла Смелого от опасностей, которые таят его честолюбивые планы. Они призывают его довольствоваться тем титулом, которым он обладает в настоящее время, и если и стремиться к более высокому, то делать это в плане «моральном», т.е. обладать добродетелями, которые ценятся выше, чем титулы. Ибо погоня за титулами и безграничным господством приводит к нравственной порче человека и может обернуться гибелью его самого и государства. Так пали предшествующие империи, такая участь в конечном итоге постигла Александра Македонского в изображении придворного переводчика Васко да Лусены[163]. Именно благодаря добродетелям Филипп Добрый, который, несомненно, заслуживал короны[164], получил в раю скипетр и лавровый венец, как государь, равный по своему достоинству и заслугам наиболее почитаемым в период Средневековья персонажам (Юлию Цезарю, Карлу Великому и др.)[165]. Лавровый венец символизирует у хрониста добродетельного государя, но, с другой стороны, этот символ, ассоциировавшийся с античными временами, указывал на определенные королевские или даже имперские амбиции. В этом ракурсе его рассматривал сам Карл Смелый. На медальоне, выполненном в 1474 г. итальянцем Джованни ди Кандида, герцог изображен увенчанным лавровым венцом, как римский император, что демонстрировало его стремление получить корону даже после неудачи в Трире.
Не меньшую роль в процессе укрепления власти государя играли и доводы защиты «общего блага», «общего дела». Эти лозунги с начала XV в. постоянно использовались Бургундскими герцогами в борьбе со своими противниками – прежде всего внутри королевства в пору борьбы за влияние на короля Карла VI[166]. Однако в середине века эти слова приобретают совершенно иное значение и становятся орудием укрепления власти герцогов в самом их государстве, что связано не только с формулой римского права о необходимости для государя заботиться об общем благе, но и с распространением при дворе идей гражданского гуманизма, связанных с изменением политического сознания благодаря становлению теории об ответственности государя и всех граждан перед обществом. В этом процессе особую роль играли учение церкви об обязанностях государя по отношению к своим подданным, идеи, зарождавшиеся в среде чиновников[167], а также переводы на французский язык сочинений итальянских мыслителей и античных авторов (в частности, сочинения Цицерона «Об обязанностях»,