об этом ограничивались столь наивными рассуждениями? Разумеется, ответить однозначно невозможно. На момент заключения мира он, конечно, не мог быть осведомлен об этом. Однако по прошествии времени автор наверняка размышлял об этом событии и его последствиях. Учитывая весь его дипломатический опыт, можно предположить, что знал он намного больше, чем сообщил читателю. Это убеждение базируется на прочтении всего текста «Мемуаров», ибо их основной чертой является скупость в изложении сюжетов, касавшихся политики. Будучи чрезвычайно близким Карлу Смелому человеком (он был капитаном охраны герцога), де Да Марш не мог не знать всех тонкостей политики и переговоров. Однако информация об этом очень скупа. Поэтому справедливо, на наш взгляд, утверждать, что автор просто не хотел заострять внимание на целях, которые преследовал Филипп Добрый. Каковы они были, известно. Здесь стоит отметить не только желание принести мир своим подданным и подданным короля, но также стремление занять в иерархии королевства место, достойное первого пэра, т. е., по сути, вернуться к ситуации 1419 г., ко времени, предшествовавшему убийству Жана Бесстрашного, когда именно герцог Бургундский располагал огромным влиянием на короля. То, что эти надежды не оправдались, обусловило в конечном счете негативное отношение де Ла Марша к заключению самого Аррасского мира.
Чрезмерное доверие Филиппа Доброго к своему советнику Жану Кустану едва не привело к трагическим последствиям. Шатлен отмечает низкое происхождение этого человека, возвысившегося при дворе благодаря стечению обстоятельств, а не благодаря своим добродетелям, коих, по мнению хрониста, у Кустана не было вовсе[285]. Опасаясь за свое положение, Кустан замыслил отравить наследника герцога, однако его план был раскрыт, а сам он казнен. Впрочем, Шатлен, как мы увидим ниже, оправдывает Филиппа Доброго за неверный выбор советника. В случае с Кустаном официальный историк вновь апеллирует к постоянству герцога в отношении своих приближенных и доверию, которое он испытывал к ним.
Выше было отмечено, что Филипп Добрый рассматривался всеми нашими авторами (да и сам позиционировал себя) как французский принц[286]. Этот факт в значительной степени определял его политику внутри королевства. Тогда не кажутся странными и примирение с королем, и поддержка дофина во время ссоры с отцом. Апогеем этой политики стала коронация Людовика XI и пребывание Филиппа Доброго в Париже, сопровождаемое грандиозными празднествами (1461 г.)[287]. На какой-то момент сам герцог подумал, что сумел добиться своей цели и занять во Французском королевстве подобающее ему положение, однако дальнейшее развитие событий показало, что это не так. Не заставившие себя ждать конфликты с новым королем, провоцировавшим столкновения в ближайшем окружении Филиппа Доброго, заставили герцога несколько иначе взглянуть на своего французского сюзерена.
В отличие от де Ла Марша, Шатлен нисколько не сомневается в правильности французской