появляясь на крыльце. – Ты чего сбежала? Душно? Ирина признает только всё настоящее, – сообщил он Нику. – Своих учеников водила на концерты аутентичной музыки и меня заодно. Ну, это когда старинную музыку исполняют на таких же инструментах, для каких ее сочиняли лет двести назад. Не рояль, а клавесин, не гитара, а лютня. И правда, иначе звучит.
– А вы думаете, эта старина, которую нам показывают, настоящая? – неожиданно прищурился Ник. – Нет, я знаю, что это не новодел, и про несколько метров культурного слоя, который всё меняет… Но все-таки – мы вот это всё видим таким же, как те древние люди? Если на провода и самолеты внимания не обращать? Самое главное – осталось?
Роман и Ирина переглянулись, не зная, что ответить. Если мы другие, как мы можем видеть так же? А мы – другие? А что считать самым главным?
– Мы же с тобой специально на службу зашли, чтобы представить, как всё было, когда нас не было, – ответила за них подошедшая Лена. – Храм тогда живой, не музейный. А ты взял и смылся. Мне всегда хочется увидеть старинные церкви настоящими, в действии. – Это уже Голубевым. – Вообще ловлю себя на том, что хочу еще раз вернуться в те места, где только что была, – когда они уже не позируют, и увидеть то, что второпях пропустила.
Ирина невольно улыбнулась – стало быть, ее стремление к подлинности не уникально и встречается в разных формах почти у всех подряд. Жизнь так коротка, и было бы так бездарно довольствоваться заменителями и подделками! Или мать и сын Берестовы – не все подряд? По крайней мере, уже не так ужасно на душе после бабки. И Ирина тут же простила Лене небрежность в воспитании и вчерашнюю майку Ника.
А мальчишка фыркнул:
– Ага, зашли и увидели. Смех один. Особенно тот мужик, который крестится, как зарядку делает. Хорошо еще, что без гантелей. Видели? – повернулся он к Роману, и тот расхохотался.
– Вот и я вечно в храме отвлекаюсь, никак не могу на молитве сосредоточиться, – засмеялась и Лена. – Наверное, потому, что бываю редко. Мы ведь с вами рядом стояли – и правда, клоуны какие-то вокруг. Изо всех сил пытаюсь что-то расслышать, разобрать – и понимаю, что всё пропало, зря пришла. Все не такие, и все мне мешают, и всю молитву испортили.
– Надо было в потолок смотреть, – перебил Ник. – Меня когда в школе смешат, а заржать никак нельзя – так глаза в потолок, или такой размытый взгляд сделать, чтобы не действовало…
– А я, по-твоему, в школе не училась? Уставилась в потолок, на росписи. И вот смотрю, смотрю на них – и вдруг замечаю, что я не одна смотрю, а вместе со всеми, кто здесь был когда-то до меня. Храм намоленный, и незримое присутствие многих-многих людей так явственно ощутилось! Всех, кто так же, как я, приходил сюда за душевным покоем. Весь купол ими наполнился. И вдруг так стало легко, – весело завершила Лена. – Не представляете, я всех простила. И мальчишку – повзрослеет и перестанет манерничать. И больного дядьку – вылечится и успокоится. И бабку-счетовода – да пусть ее будет, какая есть. И больше мне уже никто не мешал!
Ник продолжал потешаться, а Ирина