мутят маленько… Малолюдно, дескать, было, не всем миром, значит.
– А мы что же? Мы не препятствуем, строй!
– Стройте сами, я дам лесу и поставлю печь. А труд ваш.
– Почему для вашей милости не потрудиться?
– Не для меня будете трудиться, а для себя. Не я, вы будете мыться!
– Правильно.
Мужики ушли. «Кажется, уговорил-таки», – думал Павел Николаевич.
А мужики после этого такой разговор вели между собою:
– И почему им охота нас в бане мыть? Своего, говорит, лесу не пожалею, печь и котел поставлю, только стройте…
– Что-нибудь не зря же.
– Гигиену, байт, надо соблюдать…
– Они вымоют, – шутил деревенский остряк. – Заместо веников розгами станут нас парить. Соскучились, что царь Ляксандра ослобонил нас.
– Баню поставим, а потом взыскивать будут. Взыщут, сколько и вся баня не стоит. Чисто вымоют!
Мужики с бабами хохотали и над барином, и над самими собой.
– Аренду сбавил. А про то не думает, сколь денег мы за нее на своем веку переплатили. Сосчитать, так и земля-то эта давно наша.
– Раньше выкупными маяли, а теперь арендой. Одно на другое и вышло.
– Царя-ослобонителя убили, а теперь нового хотят…
– Сказывают, что испугался новый-то, а то уж и манихест в кармашке держал, чтобы всю землю нам…
– И что такое? – пищала бабенка. – Быдта добрые они, зря не обижают, а все что-то в своем уме прячут, не показывают наружу.
Глава XXI
В старомодном поместительном рессорном экипаже, запряженном тройкой сытых лошадей, обложившись подушками, чемоданами и ларцами, ехала никудышевская старая барыня в Симбирск хлопотать о дополнительной ссуде из Дворянского банка.
С Ванькой Кудряшёвым Анна Михайловна боялась ездить: гонит лошадей, не разбирая места, того и гляди – вывалит, и никак не углядишь – непременно ухитрится на остановках выпить; а тогда не разбирает ни гор, ни оврагов, свистит, как Соловей-разбойник, с ним недолго и голову сломить…
На козлах сидел любимец старой барыни, караульный мужик Никита, тот самый, который при обыске и допросах рассказал всю правду о барских разговорах. Павел Николаевич его прогнал, но спустя месяц старая барыня заступилась и уговорила сына принять Никиту на старое место. А Никита и лошадей жалеет, да и сам быстрой езды побаивается. Осторожный человек, и никогда пьяным не увидишь.
Мягко раскачивался и нырял на выбоинах экипаж с опущенным верхом, от которого пахло старой кожей и молью, и так умильно и ласково пели колокольчики под аккомпанемент бубенцов, что почти всю дорогу Анна Михайловна дремала, носясь смутными воспоминаниями в золотом веке прошлого. Чего не вспомнишь, чего не увидишь и где не побываешь долгой дорогой под ласковую воркотню колокольчиков и бубенчиков? Повидала себя девочкой, повидала папу, маму, бабушку с дедушкой, побывала в Смольном институте, повидалась со всеми учителями, классными дамами, даже со швейцаром!