домик. Очень долго не открывали двери. Это снова смутило решительность Анны Михайловны, и она ушла бы, если не послышалось бы в этот момент шагов по лестнице. Дверь приоткрылась, и в нее выглянула девушка, гладко причесанная, длиннолицая, с некрасивыми чертами лица, узкоплечая, в мужском воротничке с галстухом, с испуганными и злыми острыми карими глазками.
– Вам что угодно?
– Не узнала меня?
– Нет, – тихо ответила девушка, остановив испытующий взгляд на Анне Михайловне.
Та назвала свою фамилию, и девушка растерялась не то от испуга, не то от неожиданности.
– Я сейчас… позову маму…
Девушка убежала вверх по лестнице, и спустя минут пять оттуда медленно, едва волоча ноги, спустилась пожилая полная дама с пергаментным лицом и опухшими красными глазами.
– Вы к нам?
– К вам, к вам!
Дама кинулась к Анне Михайловне, прижалась головой к ее груди и разрыдалась. Анна Михайловна гладила ее по растрепанной седеющей уже голове, целовала, стараясь поймать лицо, пыталась что-то говорить и давилась слезами. И так, обняв друг друга, они долго стояли, точно боясь посмотреть друг другу в глаза; наконец, Анна Михайловна произнесла шепотом, суя в руки той просфору:
– От обедни я. В Спасском была. За упокой вашего Сашу помянула…
Тогда та громко разрыдалась. С лестницы торопливо сбежала та же девушка и почти закричала:
– Мама! Не смей плакать! Пожалей папу.
– Не буду, не буду, не буду… Я ведь, Олечка, от радости: никто к нам не ходит и вдруг вот… Анна Михайловна пришла…
Понемногу все успокоились и пошли наверх.
– Ничего сами не говорите про Сашу с папой, – шепнула девушка, когда они поднимались по лестнице. – Не надо утешать. Если сам заговорит, тогда можно.
Вошли в переднюю, заставленную шкафами, сундуками, душную и неряшливую комнату, в которой пахло мехом, нафталином и мылом. Тихо, на цыпочках шагнули через приотворенную дверь в шаблонное провинциальное зальце или гостиную – не разберешь. Кто-то осторожно изнутри притворил дверь в соседнюю комнату. В квартире было напряженно тихо и только где-то медленно стучали маятником стенные часы, подчеркивая лишь сильнее напряженное молчание. Страшно было нарушать это зловещее молчание, и долго все молчали, точно перед покойником. Потом мать сказала Оле шепотом:
– Посмотри, закрыта ли дверь в кабинет папы. Мы пройдем ко мне. – Потом еще тише, склоняясь к уху Анны Михайловны: – Ильюша избегает… даже своими тяготится. Ему очень тяжело. Все ночи курит, ходя по комнатам.
– Помоги вам Господь, – шепнула Анна Михайловна, покачивая трагически головой.
Показалась на мгновение Оля и кивком головы показала, чтобы шли.
Прошли столовую, коридор, заставленный полками книг, пахнущих особенной книжной пылью, и очутились в большой комнате с низким потолком. От желтых стен, от желтых одеял на кроватях, от цветного стекла теплящейся на столе в углу лампады