нелегка у тебя, дед, жизнь, – согласился Самуил.
Беседа затянулась допоздна. Лишь когда пропели первые петухи, легли спать. Мужчины на полу, Любава – на печи.
Проснулся Ждан от приглушённого разговора в сенях. Стал прислушиваться. Чей-то грубый голос сердито бубнил:
– Мне надоело ждать, Живосил! Или отдашь долг ныне, или пусть девка отработает!
– Будь человеком, Карпило! – просил Живосил. – Отдам! Всё, что должон, отдам! А пока возьми то, что имею…
Незнакомый Карпило, слыхать, разгневался ещё больше, голос его загремел:
– Что ты мне тычешь, старый хрыч, какую-то несчастную ногату![24] Так тебе и до смерти не расплатиться!.. Говорю тебе – пускай внучка отработает… Сколько ещё ей сидеть у тебя на шее? У неё и харчи будут, а у тебя долга не станет…
– Не быть по-твоему, Карпило! Не пущу внучку!
– А я и спрашивать не стану! Потяну силой – и всё тут!
Из сеней донёсся шум борьбы, что-то с грохотом упало, потом раздался девичий крик:
– Ой, дедуся!..
Ждан вскочил с постели.
– Дядька Самуил, вставай! Несчастье с Любавой! Быстрей!
Надев сапоги, сорвал с колышка меч и, как был – раздетый, простоволосый, кинулся из хаты.
Дверь из сеней распахнута настежь. В сенях – никого. Голоса слышатся у самых ворот. Ждан стремглав выскочил во двор.
Утро выдалось тихое, солнечное, и только высокие сугробы пушистого снега напоминали о том, что недавно здесь бушевала метель.
У ворот возились четверо. Двое, одетые в бараньи кожухи, тянули за руки Любаву, которая изо всех сил упиралась ногами в сугроб, а дед Живосил тормошил одного из них за рукав и охрипшим голосом умолял:
– Карпило, не трогай дивчину! Оставь! Ибо грех на тебе будет! На твоих детях отольются наши слёзы!
– Иди прочь! Отцепись! – отмахнулся тот свободной рукой.
– Карпило!..
– Прочь, говорю, старый хрыч! – разозлился Карпило и кулачищем толкнул старика в грудь.
Живосил пошатнулся и упал в снег.
Ждан перескочил через сугроб и выхватил меч.
– Остановитесь, мерзавцы! Оставьте дивчину!
И Карпило, и его помощник, молодой парень, выпустили из рук Любаву, отшатнулись. Жирное лицо Карпилы побагровело, глаза от гнева и удивления полезли на лоб.
– Ты кто такой? Как смеешь руку поднять на княжьего тиуна?! Да я тебя… Да я…
Он задыхался от ярости. Рука шарила по боку, нащупывая рукоять меча. Его подручный отступил к калитке.
Но тут на помощь Ждану подбежал Самуил:
– Погоди, тиун, успокойся! Не горячись! Не тронь меч!.. Почто тянешь девицу, как собаку? Почто ударил старого? Чем он пред тобою провинился?
Карпило выпрямился. Невысокого роста, дебелый, с толстой шеей, он походил на бугая. Ноги расставил, голову нагнул – таращится исподлобья.
– Кто вы такие, чтоб я перед вами ответ держал? Тати, разбойники с большой дороги! Да я немедля