href="#n_32" type="note">[32] занесла через поля широкii, не зграiгалiц летять до Дону великого…
Все замолкли.
Ждан вытянул шею – кто так хорошо поёт? И увидел – Славута. Боярин Славута! Перед ним гусли – гудят, не умолкают, пальцы летают по струнам, как птицы, голова откинута назад, серебристые кудри обрамляют его высокий лоб, а уста открыты – и из них выплывают не звуки и не слова, а какая-то неведомая, магическая сила, что залетает в душу, в самое сердце и берет его в сладкий плен. Гусляр играл песню про поход русских воинов на половцев и про славную победу над ними…
Все слушали затаив дыхание.
Уже затихли гусли, уже растаял под высоким потолком голос, уже и сам боярин опустил плечи, сложил крест-накрест руки на столе, будто отдыхая после нескончаемо трудной дороги, и гридница ещё молчит, ещё витают в ней невыразимые чары и немеют заворожённые сердца… И лишь затем взрывается неистовым восторгом:
– Сла-аву-ута-а-а!.. Сла-аву-ута-а-а!..
– А-а-а!..
Слушатели хлопали в ладони, бряцали серебряной посудой, стучали мечами и, очарованные прекрасной музыкой и задушевным голосом, требовали всё новых и новых песен. Князь Святослав прослезился, обнял Славуту за плечи и, поцеловав в голову, произнёс:
– Благодарствую, брат мой, боярин мой, князь сердца моего! Благодарю судьбу, что подружила нас в детстве и провела, соединив наши руки, через всю жизнь! Я люблю твоё пение, люблю песни прославленного Бояна, которые ты так славно поёшь, а ещё больше люблю твои песни, ибо равного тебе не было и не будет! Пропой мне, друже боярин, песню о месяце-князе, которую ты пел мне и сорок лет тому назад!
– Князь мой, – поднялся Славута, – ты видишь, я тоже плачу, и плачу от радости, что и в шестьдесят лет мы с тобою не утратили детской и юношеской дружбы, плачу от счастья, ведь разве это не счастье – видеть своего князя и свою княгиню в такие годы счастливыми и во здравии? Разве не счастье – видеть своего князя великим князем Киевским и мечтать вместе с ним о великом будущем земли Русской, а не только вспоминать молодые годы? С радостью спою я ту песню, которую сложил для тебя, когда ты впервые встретил свою княгиню, когда ты был ещё не солнцем, а лишь молодым месяцем.
Святослав сел на своё место между Марией Васильковной и князем Рюриком, а Славута отпил глоток кваса, чтобы освежить горло, и кинул пальцы на струны.
Ой, мiсяцю-князю, чого зажурився,
чого засмутився?
Чи орда напала та полон забрала,
чи кiнь притомився,
чи кiнь притомився?
орда не напала й полону не брала
i кiнь не стомився, —
я в чистому полi, у чистому полi
з дiвчиною стрiвся,
з дiвчиною стрiвся…
Пели все. Пели о молодом месяце-князе, сердце которого навек полонила красна девица-заря, о его тоске по вольной жизни, о его молодых годах, что безвозвратно отлетели белыми лебедями за далёкий горизонт… Пели все.
А князь с княгиней сидели во главе стола, как лебедь с лебёдушкой, и, оба седые, молча смотрели друг на друга, и слёзы блестели на их глазах.
Я