командование, – подумал Батагов, – стратегическое».
– Наша вторая рота шестнадцатого батальона шестьдесят восьмого полка двадцать третьей стрелковой дивизии действует по левому флангу наступательной операции вдоль дороги Лоухи – Кестеньга. В результате активных наступательных действий нашей роте удалось выдвинуться от точки начала наступления и вклиниться в расположение противника на расстояние пяти с половиной километров. Боевые порядки роты располагаются отсюда примерно в тысяче ста метрах.
Младший сержант поднял руку вверх и бросил ее в направлении вдоль дороги, туда, где залегла рота. Он стоял на земле твердо, широко расставив ноги, и держал в руках командирский планшет. Он читал карту, на которой были нанесены красные (наши) и синие (противника) стрелы. И докладывал боевую обстановку четко и грамотно, словно на экзамене в сержантской школе, которую закончил совсем недавно.
«Тебе бы полком командовать, сержант, – подумал о нем Батагов, впрочем, вполне уважительно. – Пожалуй, из этого сержантика в самом деле может вырасти хороший офицер».
Конечно же, улавливал Батагов, в этом докладе большой процент бахвальства. Наступательный успех и их роты, и всех идущих вперед порядков шестьдесят восьмого полка получался не из доблестного умения воевать – того-то было явно маловато, а из малопонятной инертности противостоящих полку финских частей. С незначительным сопротивлением они отходили эти самые пять с лишним километров. Но сейчас, похоже, остановили отход, ощетинились, плотно закрепились на скалистой возвышенности, пересекающей линию наступления, и встретили роту плотным огнем. Это ясно проглядывалось на карте, которую Силантий тоже внимательно рассмотрел.
– Противник, понеся большие потери, окопался по всей линии нашего наступления, укрылся на скалистой местности, – складно рапортовал младший сержант Ждан. – Конечно, мы его сломим, но временно мы остановились, нужна небольшая перегруппировка сил.
Батагов и сам давно уже понял, что никакого наступления больше нет. Там, куда ушли его однополчане, стояла относительная тишина, лишь изредка прерываемая винтовочными хлопками да короткими автоматными очередями.
– Ладно, – сказал Батагов, – чего ради ты ко мне-то прибежал, сержант? Война-то там, у вас, а у меня, как видишь, тихо все.
– Ваш пулеметный расчет занимает особо важную, стратегическую позицию. Он выставлен, как вы сами это видите, почти на перекрестке шоссе и грунтовой проселочной дороги, идущей из территории, занятой противником. Для нашей роты, выдвинувшейся вперед, это очень уязвимый участок. С этой грунтовки в наш тыл может прорваться и живая вражеская сила и даже бронетехника противника…
– Послушай, Ждан! – вспылил пулеметчик Батагов. – Я и сам давно все это понял. Но уж если вы там такие великие стратеги, скажи тогда, как же вы меня, своего бойца, оставили одного со вторым номером – молокососом и с пулеметиком воевать против танков? Тебя не учили разве, что пулемет системы Максим не пробивает танковую броню?