наотдыхались мы с тобой. Скоро и нам повоевать придется. Кругом все воюют. А мы с тобой что, рыжие что ли?
А Колька, непонятно отчего вдруг необычайно бледный и молчаливый в этот вечер, привздернул голову, состроил нахальную улыбку и сказал как ни в чем не бывало:
– Надо будет, так и повоюем!
Картина окружавшей их природы было прекрасна.
Их окружал чудесный вечер, растворенный в сумраке густого карельского леса, их дурманил прохладный воздух, настоянный на ароматах пробивающейся зелени, словно цветной тканью, наброшенной на природу. А высоко-высоко в небе, выкрашенном ровной ультрамариновой краской, была нарисована необычайно светлая, но почему-то бледная луна, куда-то потерявшая сегодня свои желтовато-розовые тона.
И целый день наперекор бушующей в Карелии войне, наплевав на орудийную канонаду, автоматную и винтовочную пальбу, вокруг солдат, вокруг их пулемета кружил замысловатый танец, все гудел и гудел, шелестел своими прозрачными крылышками, порхал среди первых весенних цветов «мать-и-мачехи» разноцветный шмель, разбуженный весенним солнцем.
С приходом первого тепла он начал собирать в полосатое свое брюшко душистый мед, чтобы вновь создать и прокормить очередное прожорливое шмелиное потомство.
Иногда шмель подлетал к солдатам совсем близко, кружил около их пилоток, и тогда шум, создаваемый серебристыми его крылышками, превращался в громкий рокот неведомого божественного мотора, звон разбуженной весной природы, частью которой он и был.
И этот весенний шум, более милый человеку, чем звуки войны, заглушал грохот гремевших повсюду боев.
И Силантий, и Колька Борисов радовались шмелю, кружившему около них, и желали, чтобы он все время был рядом. Этот шмель, будто случайно залетевший сюда из довоенной теплой поры, ненароком напомнил им, как гуляли они по мирным лугам и косили траву. А вокруг кружили и гудели золотые шмели. И высоко в синих небесах звенели звонкие жаворонки.
Хорошо, что, несмотря ни на какие войны, каждый год весной пробуждается и вновь бушует на свете вечнозеленая, негасимая жизнь!
6
Дома, в родной деревне, у Силантия Батагова было много незавершенной работы.
Он так и не успел закончить строительство своего дома.
В тридцать восьмом году колхоз помог ему заготовить строительный лес.
В эту зиму повсюду тучно лежал снег, и две выделенные ему колхозные лошадки с трудом пробивали грудью толщу высоченных сугробов. Силантий сам выбивался из сил. Шутка сказать, месяц в лесу на морозе с топором, да эти тяжеленные бревна, каждое по нескольку центнеров весом. Часто, наваливая на сани такую тягость, Силантий думал: «Ну все, сейчас жилки мои порвутся». Силушки да пота, да ругани с лошадками и помощниками потратил он изрядно. Но вот же сдюжил! Восемьдесят дерев, звонких, еловых, все как одно ровные да прямые, заготовил и рядом с будущим домом сложил в ряды, переложенные слегами – один ряд над другим. Получился огромный штабель.
Пока дерева сохли, уже по весне подготовил площадку