дело, опустил свою винтовку. Солдат был ранен в живот прямым пулеметным выстрелом. Вероятно, у него были перебиты внутренности и позвоночник, солдат был парализован и не мог управлять своим телом. Он сидел в луже собственной крови.
Но мозг его, видно что, работал.
И Батагов присел перед ним на корточки, разглядел его лицо.
Это был совсем еще молодой парнишка. Сопляк, молокосос лет семнадцати. Лицо белое от потери крови, предсмертное лицо. На щеках струйки слез. Ему, наверно, было очень больно, но у солдата не было сил, чтобы стонать. Светлые его волосы шевелил ветер.
– Ты зачем сюда пришел, паря? – спросил Силантий, глядя ему в глаза. – Это же не твоя земля, а моя. А я тебя не звал. Зачем ты сюда пришел?
Солдат глядел на него молча. Глаза его затухали.
Батагов поднялся и пошел к своему окопу. Ему было жалко этого финского парнишку, годящегося ему в сыновья. Но он проглотил эту жалость вместе с тягучей слюной начинающего сохнуть рта – перед каждым боем ему всегда почему-то хотелось пить. Он понимал: скоро, совсем скоро по нему будут стрелять такие же вот губошлепы, а может, и убьют.
Он шел и матерился, ругал и этого солдата, и войну, в которой надо обязательно кого-то убивать.
– Сидел бы, глупыш чухонский, дома, не спрыгивал бы с мамкиной курошести[12]. А то ему обязательно надо было под пулю мою подлезть…
Сев около пулемета, Силантий задумался. Пойдет наступление, а значит, пойдут танки. Как с ними воевать? Никак. Только две «эрпегешки»… Да и то, чтобы их бросить, надо еще до того танка добраться. Тоже задачка, не приведи Господи. Танкисты в походе обзыркивают вокруг, как метлой метут. Уничтожают вокруг все живое… Пехота пойдет в колонне, на грузовиках, значит, с ней воевать, скорее всего, не придется.
«Хотя… – Батагов присел над скопившейся в маленькой низинке водой, стал черпать ладонью ее, холодную и прозрачную, шумно похлебал. – Почему это не придется? Они ведь приблизительно знают, где располагается мой пулемет. Те, кто остался живой, указали на это место. Значит, высадят взвод солдат, будут прочесывать лес, чтобы меня на месте обнаружить, да и прихлопнуть. Знамо дело, им нельзя меня в живых оставлять, я ведь могу пропустить танки вперед, а потом открою огонь по грузовикам, по живой силе…»
Он сидел, склонив голову, сгорбившись. Размышлял.
Говоря по правде, думал он, ничего его больше не удерживает на этой высотке. Боевую задачу свою он вместе с Борисовым выполнил – защитил тыл своей роты. Но ведь роты больше нет… Пока не поздно, он может забрать свой пулемет и уйти туда, в свою часть, где квартирует его полк. И товарищи, и командиры наверняка одобрят его решение, он сделал все, что смог бы сделать, все, что было в его силах. Оправдываться ему вроде бы не в чем: не посрамил себя ни в чем.
«Ну, дак и чего теперь делать, дорогой товарищ, рядовой Батагов? Пора тебе удирать, пока не поздно? А ведь поздно-то будет уже совсем скоро»…
Он покрутил головой по сторонам, вглядываясь рассеянно