его позиция – вот она тут, на старом месте, в окопе. Но долго стрелять ему не дадут, пулемет размолотят танки из своих пушек. Это как пить дать. Но один снаряд он может пропустить – редко, кто из танкистов попадает с первого выстрела в такую маленькую цель, как пулемет. Сразу же пойдет прицельный снаряд, до него надо успеть уйти.
А куда?
А вот сюда! Метрах в двадцати в кустах возвышается маленький пригорок. На нем Батагов оставил винтовку «Маузер» с двумя подсумками, набитыми полными обоймами, и «Шмайссер» с четырьмя запасными рожками.
Последнюю боевую позицию он организовал за передком расстрелянного им немецкого грузовика. Там тоже оставил винтовку и автомат, и патроны к ним. И две противотанковые гранаты. Эта позиция будет ближе всего к идущим навстречу танкам.
Расчет простой: танки разбивают пулемет – он переползает на вторую позицию, в кустах. Бьет из автомата. Его там обнаруживают, сосредотачивают по нему огонь – он перебирается к машине, к последней боевой точке.
А дальше будет видно. Хотя то, что никакого «дальше» уже не будет, он понимал теперь совершенно отчетливо и даже спокойно. Понятно было ему, что как только он начнет кидать гранаты, его размолотят танковые пулеметы. Но он для себя все решил. И ни о чем больше не думал, кроме того, что надо идти вперед и воевать.
13
Что за чудеса творит Природа! Война кругом гремит, а случись короткое затишье – и пожалуйста, кругом птичьи концерты! А сегодня, после утреннего боя, считай, день-деньской стоит неумолкающий птичий гомон.
Силантий ждал подхода врага. Но, пока стояло затишье, он сидел на кокорине[13] возле своего пулемета среди нагретой солнышком сырости и слушал Весну. В лесу стояла невозможная благодать и Божья красота. Была та самая желанная, родная ему с детства пора, когда Природа уже сбросила со своих плеч, уставших за долгие зимние месяцы, надоевший ей холод, уже начала впитывать в себя целебную, теплую, солнечную энергию. Бегут, стремятся к рекам ручьи с талой водой, но они теряют свою буйную силушку, уносят на себе остатки разрушенных теплом, еще недавно могучих сугробов. Распрямляют спины деревья, до сей поры согбенные тучными снежными и ледяными шапками. И по всему лесу выклюнулась из треснувших почек, разбушевалась и пошла по веткам мягкой акварельной зеленью молодая мелкая листва, словно на лес с высокого неба упал нежный зеленый пух и украсил и без того прекрасную картину весенней северной тайги.
И вокруг-вокруг-вокруг звенит, поет, горланит, трещит и высвистывает чудные, на все лады мелодии самый прекрасный из оркестров – оркестр птиц, вернувшихся в свой лес и радующихся своему возвращению.
Как же не хотелось Силантию Батагову, чтобы в этот желанный для него концерт, в котором каждая нотка была родной, знакомой с детства, вторглись бы какие-то другие, враждебные этой мелодии звуки!
И вот они прогремели, эти звуки. Как в прошлый раз, где-то далеко за лесом, наверное, в самом конце проселочной дороги, идущей с финской стороны. Только сейчас эти звуки были совсем другие. Это было не