игра на публику. Я знал каждую улыбку Ксюши, независимо от того, в какой цвет выкрашены ее губы: темно-вишневый или девчачий розовый. Та улыбка, для общества, была лишь пафосной провокацией. Ксюша всегда хотела быть не такой как все и в тот момент ей здорово удавалось внешне выделяться из толпы. Замечала ли Ксюша или нет, но толпе определенно не нравилась стоящая на пути индивидуальность. Отвращение и брезгливость на их лицах говорили сами за себя. Стереотипы не давали забыть о себе.
Ксюша расспрашивала, как мои дела, то и дело затягиваясь очередной новой сигаретой, гуляя под руку со мной. Я отвечал очень коротко и немногословно, пока речь не зашла об университете. Тут я, конечно, раскрыл душу, в красках сообщив, как широко я раскрыл свои объятия математике и физике. Вот те две женщины, которых я был готово ласкать днями и ночами, без отдыха, не зная, что значит удовлетворение. Я никогда не смогу быть удовлетворенным с такими подругами. Они искушают, соблазняют, мацают эмоции и разжигают любопытство, но не скуку и усталость. Они заставляли меня вечно хотеть познать каждую из них. Каждую циферку, каждую буковку, еще одну страничку, еще одну формулу, еще одну теорию… И я постепенно сходил с ума от перенасыщения эмоциями и вечной нехватки удовлетворения хотя бы на минуточку. Ксюша не перебивала меня. Шла рядом так же, как когда-то в школе, когда я восторгался очередными полученными знаниями, а она молчала. Потом, видимо, устав от моего постоянного неописуемого восторга, начинала говорить о литературе. Об очередной книге, которую она прочитала и теперь переживает глубочайшие и сильнейшие эмоции, целиком и полностью окунувшись в жизнь главного героя. Ее впечатления были не столь радостны, как мои, что значительно отличало математику и литературу. Выучив, поняв новую формулу, поняв, как она работает, как подъемная сила держит самолет в воздухе, как устроен ракетный двигатель, чтобы заставить ракету двигаться в вакууме без кислорода, как понять объем вытесненной из сосуда воды и другие вещи, я получал эстетическое удовольствие. А что Ксюша со своей литературой? Вот прочитала она Му-Му Тургенева, две недели ходила с едва сдерживаемыми слезами, снова и снова переживая эмоции главного героя. А в чем же результат? Чего она достигла? Я не понимал и это непонимание было взаимно.
Мою математическую радость Ксюша прервала одним вопросом. Она давно ничего не слышала об Олесе. Как же у нас дела? Я перестал улыбаться. Никак. Наши дела никак. Со мной перестали общаться. Почему? Какой предсказуемый вопрос. Как мы любим задавать его и самое забавное, что любим мы задавать его зачастую потому, что это вопросительное слово просто существует. Как много людей на самом деле хотят знать ответ на вопрос почему? Мне кажется, что этот вопрос равносилен утверждению – мне плевать. Но говорить мне плевать – некультурно, неподобающе, потому-то мы синонимизируем свое наплевательское отношение в вопросе почему. Отвечающий начинает нервничать, страшиться ответа, переживать, стараясь угодить своим ответом. Зачем, если