же вижу, вы откусили, и пиво обратно в бочку не зальешь. Позову управляющего.
Роберт, Юля и Денис слушали речи Льва перед крыльцом «Секунды», когда охранник вытолкал из клуба Эмиля. Гроссман и компания дружно обернулись на инцидент. Времянкин сделал вид, что не заметил их. Он надел на руки перчатки и уже собрался спуститься по лестнице, но поскользнулся на мокром крыльце. Взмахнув руками, Эмиль пролетел через две ступени и упал в слякоть. Он осторожно поднялся на ноги и стряхнул с кистей капли грязи. К его удивлению, импровизированные заплатки на одежде выдержали внезапную активность.
– Проклятая секунда, – пробурчал Времянкин себе под нос.
Затем отряхнул колени, поднял воротник пиджака и скрестил руки на груди. В этот момент натянувшиеся на спине части пиджака вырвались из цепких частиц клейкой ленты и разошлись в стороны. Не придав этому никакого значения, Эмиль побрел в сторону станции метро «Парк культуры».
Погода заметно ухудшилась. Дул пронизывающий встречный ветер, мокрый снег хлестал мужчину по лицу. «Сорок один год», – крутилось в его голове.
– Хладный борей, мать его. У меня даже на метро денег нет. Как я дошел до жизни такой? Как оказался на самом дне? Что я делал не так? Похоже, что – все. Сорок один год, елки-палки! Сорок один. И никуда мне от себя не деться. Что выросло, то выросло. Теперь нести этот сосуд, не расплескать. Сколько энергии пропадает зря. Мегатонны страсти томятся в ожидании чистки пор, чтобы вырваться наружу. Но поры все не прочищаются и только плесневеют. Сколько можно? Кто сделает это? Кто сотрет с моего лица эту отвратительную гримасу печали? Я? Ходячий рефлекс? Я вас спрашиваю. С кем ты разговариваешь, идиот? Кого ты спрашиваешь? Мерзкая интроверсия. Где моя экстраверсия? Где эта версия меня? Живет, наверное, где-то… Черт! Что же за человек я такой? Не знаю. Я ничего не знаю. Я ноль без палочки. Я. Я. Я. Я. Я. Я. Я. Заебал якать уже, заткнись! Никтожество! Жизнь профукана. Время убито. Полный провал. Я не создан для этого мира.
Ноги несли Времянкина все быстрее. За размышлениями о своей нелегкой судьбе он не заметил, как оказался на середине Крымского моста. Ветер прижимал горемыку к ограждению. Эмиль вдруг остановился. Он вспомнил об Эрике. Ведь это именно то место, откуда его лучший и, быть может, единственный друг прыгнул в вечность. Опечаленный и растерянный, Времянкин смотрел на темные воды Москвы-реки. Трясясь от холода, Эмиль перелез через ограждение. Он нащупал ногами небольшой выступ, встал на него и, держась дрожащими пальцами за холодные перила, повернулся спиной к мосту.
– Хватит мусорить! Хватит засорять планету всяким дерьмом! Прорасту цветком каким-нибудь, и то польза. А может, накормлю собой рыбок. Разве плохо?
Ветер порывами подталкивал отчаявшегося страдальца в спину. Времянкин зажмурился и сделал глубокий вдооооооооооооооооооооооооооооооох.
В тот же миг ветер успокоился. Послышался звук порхающих крыльев. Эмиль открыл глаза и обнаружил черного-пречерного ворона, севшего на парапет в полутора метрах от него. Птица развернулась боком к мужчине и уставилась на него немигающим оком.
– Привет, – удивился Эмиль. –