свыше 100 томов. Начал с Верди, затем увлекся Вагнером. Все играл, запоминал, играл без конца… Думаю, что многим обязан этой игре оперной литературы.
Постепенно стал играть и фортепьянные пьесы».
И все же у него пока не было учителей, были скорее друзья. Уже несколько лет прошло, как познакомился он с Тюнеевым, превосходным музыкантом, человеком одаренным, образованным, обаятельным, но резковатым и едким на слово.
Из воспоминаний Святослава Рихтера.
«Он много мне дал. Человек он был интересный. Разговаривал весьма странно – у него передергивались щеки. Вспоминаю четверги у Тюнеева, музицирование. На одном из таких домашних вечеров я играл даже сонату Листа, а с одной из учениц отца – “Domestica” Рихарда Штрауса и Восьмую симфонию Брукнера».
Так вот: несмотря на разницу в возрасте, с Тюнеевым молодого Рихтера связывала дружба. Их отношения не походили на отношения учителя и ученика. Однако учиться все-таки было надо. Накопилось много сочинений, возникали трудные вопросы, и решили сделать еще одну, последнюю попытку начать профессиональные занятия.
Для уроков по композиции Тюнеев порекомендовал опытного педагога – Сергея Дмитриевича Кондратьева.
Это был человек одинокий и замкнутый, с тяжелым характером, подозрительный. Он происходил из семьи видного чиновника царской России и теперь постоянно ждал репрессий.
Он сторонился людей, и его окружали лишь те немногие, кому он полностью доверял. Страдал припадками ипохондрии, был мнителен и постоянно считал себя больным. Окружающим приходилось серьезно заботиться о нем. Наверное, он раздражал людей, но его природный ум и воспитание все же вызывали сочувствие. Его старались понять, оправдать, ну, словом, прощали.
Между тем он до того боялся быть на виду, что избегал всякой работы, кроме нескольких частных уроков, которые давал по рекомендациям. Это и составляло весь его доход.
В семье нового ученика он встретил понимание и участие. Мать Рихтера, как могла, старалась помочь одинокому музыканту. Его неустроенный быт и слухи о плохом здоровье все больше занимали ее внимание. Она его жалела.
А время шло. Занятия складывались трудно.
Конечно же, педагог знал свой предмет. Но он оказался упрямым и скучным педантом, наделенным, к тому же, непреклонной волей…
Бесконечные теоретические рассуждения и анализ совсем подавляли музыку. Самостоятельность и одаренность ученика его раздражали. Объясняя, он холодно смотрел в глаза, чеканил слова и отстукивал по столу сухой маленькой ладонью. Временами эти уроки становились подлинным духовным преследованием, анатомированием по живому. Холодной насмешливой критике подвергалась каждая нота.
Такой педагог-деспот – явление страшное для человека талантливого. Прошло немало времени, пока наконец не стало ясно: из таких занятий опять ничего не выйдет.
Но, несмотря на неудачу, отношение к педагогу в семье не изменилось, и его дружба с матерью будущего великого музыканта осталась прежней…
Вот