и в вентиляционную решетку над аппаратом, и постепенно экран осветился.
XXXIX
Профессор д’Эрьмо ободряюще похлопывал Колена по спине:
– Да вы не огорчайтесь, старина. Может, обойдется.
Колен стоял, не поднимая глаз, вид у него был раздавленный. Хлоя держала его под руку. Она изо всех сил старалась казаться веселой.
– Ну конечно, – сказала она. – Должно же это когда-нибудь пройти…
– Наверное, – пробормотал Колен.
– Короче говоря, – заключил профессор, – если она будет точно выполнять мои назначения, то ей, вероятно, станет лучше.
– Вероятно, – повторил Колен.
Они стояли втроем в круглом белом вестибюле, и голос Колена, отражаясь от потолка, звучал словно издалека.
– Как бы то ни было, – добавил д’Эрьмо, – я пошлю вам счет.
– Само собой разумеется, – сказал Колен. – Благодарю вас за ваши хлопоты.
– Если дело не пойдет на поправку, вы снова ко мне придете. Остается еще возможность оперативного вмешательства, которую мы пока даже не обсуждали…
– Да, конечно, – сказала Хлоя, стиснув локоть Колена, и на этот раз она зарыдала.
Профессор обеими руками подергивал бородку.
– Весьма досадно, – сказал он.
Воцарилась тишина. Сквозь прозрачную дверь они увидели, как появилась медицинская сестра и дважды коротко постучала. В толще двери вспыхнули зеленые буквы указателя: «Войдите».
– Приехал какой-то месье, – доложила она. – Он просит передать, что Николя уже здесь.
– Благодарю вас, Шлюха, – сказал ей профессор. – Вы свободны.
И сестра удалилась.
– Ну что ж, – пробормотал Колен. – До свидания, профессор д’Эрьмо.
– Несомненно, – сказал профессор. – До свидания, лечитесь… И постарайтесь куда-нибудь уехать…
XL
– Что, плохо? – спросил, не поворачивая головы, Николя, прежде чем машина тронулась с места.
Хлоя все еще рыдала, уткнувшись в белый мех, а Колен выглядел как мертвец. Запах тротуаров заметно усиливался, испарения эфира обволокли всю улицу.
– Поехали, – сказал Колен.
– Что у нее? – снова спросил Николя.
– Самое скверное…
Тут Колен сообразил, что он говорит, и взглянул на Хлою. Он так любил ее в эту минуту, что готов был убить себя за неосторожно вырвавшиеся у него слова. Хлоя, забившись в угол сиденья, кусала себе пальцы. Ее шелковистые волосы упали ей на лицо, а меховая шапочка валялась под ногами. Она вся исходила в плаче, будто грудной младенец, только плач этот был беззвучный.
– Прости меня, Хлоя, я чудовище.
Колен придвинулся к ней и прижал ее к себе. Он целовал ее бедные, обезумевшие глаза и слышал глухие и редкие удары своего сердца.
– Мы тебя вылечим, – сказал он. – Я только хотел сказать, что для меня нет ничего ужаснее, чем видеть тебя больной, какой бы ни была твоя болезнь…
– Мне страшно, – сказала Хлоя. – Он наверняка сделает мне операцию.
– Нет, –