маленькая фигурка, измученное, осунувшееся лицо, движения, поза выжидающе-вежливые, и удивительное сходство с матерью царя и императрицей Александрой Федоровной».
Выступив вперед, Анастасия протянула руку. «Ее манера показалась мне более чем любезной, во всем сказывалось воспитание. Позже я узнала, что в состоянии возбуждения она всегда становилась чрезвычайно дружелюбна. Я рассказала ей, что доктор Зонненшайн позаботился о лечении ее руки, а затем инспектор Грюнберг написал ему и обо всем остальном. Она меня тепло поблагодарила. Мы договорились, что я на следующий день отвезу ее в больницу. Собираясь записать номер телефона, я заметила, что мне нечем писать… Я спросила ее по-русски что-то вроде: “У вас есть карандаш?” Она спокойно ответила: “Где-то здесь должен быть”».
Она говорила по-немецки. Под вопросительным взглядом Гарриет фон Ратлеф она продолжала: «Если бы вы знали, как это ужасно. Хуже всего, что я больше не помню русский. Я всё забыла».
Опустив голову, она заплакала.
Фрау фон Ратлеф взяла ее за руки: «Не волнуйтесь! Сначала нужно поправиться, и память к вам вернется».
«Вы думаете, я смогу поправиться? – спросила Анастасия. – Мне так бы хотелось!»
«Если вы очень захотите и будете доверять доктору и окружающим вас, конечно!»
Анастасия через силу улыбнулась. Затем ее лицо снова омрачилось. «Она хотела сказать что-то, но не могла». Наконец у нее вырвалось: «Я так боюсь. Снова незнакомые люди. Вы уйдете, когда я вам еще кое-что скажу. У меня есть ребенок, он – католик».
«Вы тоже стали католичкой?» – спросила после минутной паузы Гарриет фон Ратлеф.
«Нет, – отвечала Анастасия, – только свадьба была по католическому обряду, но мне говорят, что я должна перейти в католичество из-за ребенка. Но этот шаг мне очень труден. Вы понимаете почему? В больнице они будут стараться убедить меня. А я не могу. Мне это тяжело».
Фрау фон Ратлеф отвечала, что никто ее ни к чему не станет принуждать. «В любом случае, – продолжала она, – католическая церковь точно такая же, как греческая (православная!). Лютеранке на такой переход намного труднее решиться».
«Моя мать была лютеранкой, – сказала Анастасия, – потом…» – она умолкла.
«Но ваша мать стала православной, не так ли?»
«О да».
Снова полились слезы. Фрау фон Ратлеф сочла за благо уйти. По дороге к двери Анастасия вдруг побледнела, пошатнулась и упала в кресло: «Простите, сударыня, я не могу стоять».
«Я простилась с ней», – сказала Гарриет фон Ратлеф. Анастасия не отвечала. Она молча сидела в кресле, глядя прямо перед собой.
Часть вторая
Фрау Чайковская
Тени прошлого
Утром 20 июня 1925 года Анастасия дожидалась Гарриет фон Ратлеф в холле городского дома инспектора Грюнберга. Инспектор не вышел проститься. Проходя по Вильгельм – штрассе, Анастасия три или четыре раза оборачивалась на дом, как будто