фройляйн в саду Дальдорфа на втором году ее там пребывания, когда у нее несколько улучшилось настроение и она подружилась с сестрами. Девушка слегка отвернулась от объектива, одна рука придерживает неуклюжий больничный халат, на лице – абсолютная покорность. Лицо могло бы показаться миловидным, не будь оно таким измученным. Профиль мягкий и выразительный, но щеки одутловаты, и волосы стянуты назад, открывая слишком высокий лоб. Сестры слышали, что фройляйн Унбекант выщипывала волосы надо лбом. Они также слышали, что когда в клинике ей удалили семь или восемь зубов – фройляйн Унбекант постоянно страдала зубной болью, – она нисколько не возражала. Одна из сестер утверждала, что один совершенно здоровый передний зуб был удален по собственной просьбе фройляйн Унбекант, желавшей изменить свою внешность. У нее это была навязчивая идея: чтобы ее не нашли, нужна полная анонимность, лучше вообще исчезнуть. Но в конце концов она не выдержала. Вероятно, ей можно будет покинуть когда-нибудь клинику, но не раньше, чем «времена изменятся». А почему? Потому что ее могут убить. Она часто говорила, что боится «газет», «прессы». И вот что сестры в Дальдорфе хорошо запомнили: «Она боялась, что ее узнают и вышлют в советскую Россию».
Фройляйн Унбекант много чего порассказала сестрам за последующие недели и месяцы, убедившись, что они не обманут ее доверия. Она начала просить у них журналы и книги – неважно какие, всё, что у них было, – и проводила время за чтением в маленькой библиотеке Дальдорфа.
Сестры признали в ней неглупую женщину, «любезную, учтивую, благодарившую за всякую мелочь». Она хорошо образована, говорили они, хорошо воспитана, обходительна, опрятна, чистоплотна, очаровательна. «Ее изысканные манеры составляли приятный контраст с недисциплинированностью других больных, – вспоминала одна из сестер. – Она поразила нас своим поведением. По ее осанке, манере говорить можно было заключить, что она из хорошего общества… Она производила впечатление аристократки. Временами она бывала несколько высокомерна…»
Сестры категорически отрицали, что их пациентка невменяема, хотя доктора и писали в истории болезни «симптомы психопатии» и называли ее «несомненно ненормальной». Сестры считали, что доктора ничего не понимают, так как верят фройляйн Унбекант на слово. В этой девушке, говорившей о своей любви к животным и цветам, «не было и следов безумия». Она рассказывала о путешествиях по Скандинавии и всё чаще присоединялась к сестрам во время ночного дежурства, когда ей не удавалось заснуть. Когда заканчивался унылый однообразный ужин и в палате тушили свет, а больные затихали, фройляйн Унбекант вставала с постели и бесшумно скользила по палате. «Какие у вас красивые платья», – говорила она дежурной сестре. А потом она усаживалась, и они беседовали – о погоде, о политике, о докторах, о жирной пище, о книгах, которые она прочла, и о людях, чьи фотографии она видела в газетах. Иногда они даже говорили о прошлом фройляйн Унбекант. Сестры всегда могли предугадать наступление