было много, но все они были сдаваемыми. Даже по высшей математике он был в шестёрке счастливцев, кто в пятницу получил долгожданный зачет и был допущен к первому экзамену – экзамену по высшей математике. Это была победа! Ведь из 31 студента его группы только шестеро получили шанс сдать без хвостов всю сессию и перевалить со стипендией во второй семестр, если, разумеется, не будет троек. Про двойки даже не стоит и говорить. И это всё так, да только не совсем так…
Витя словно почувствовал засаду в черчении. Для получения зачёта с оценкой (дифференцированный зачёт) ему надо было сдать три чертежа, три формата А2 шрифтов. Препод, доцент Рябков, похожий на крокодила Гену из советского мультика про чебурашку, шапокляк и крокодила Гену, брился наголо, был спортивного телосложения и никак не дотягивал до своих 68 лет, максимум – полтос.
Витя шрифты сделал с помощью соседа, Геннадия Федосеевича, который имел прекрасные навыки по черчению и рисованию. У него был идеально ровный почерк и твёрдая рука. Окружности и прямые линии и сосед, и доцент чертили ровно, аккуратно и от руки. Чудеса? Но соседа подвела импровизация. Работая старшим инженером на одном военном заводе, сосед столько в своей жизни сделал чертежей, что такое количество никому бы и присниться не могло. Он чертил быстро, аккуратно и для него это была обычная рутина.
Когда Витя впервые пришел на консультацию в конце последней учебной недели к Рябкову, то он был на 100 % уверен в получении своей законной пятёрки. Отстояв полтора часа в очереди на право доступа к телу доцента, Витя с несказанной радостью и лучезарной улыбкой спортсмена протянул свою зачётку доценту, достал из тубуса все три чертежа и был готов продемонстрировать красивые, сделанные «под ключ» все три чертежа, все три формата А2.
– Это кто? – спросил доцент Рябков, впервые увидев студента Захарова.
– В каком смысле? – не понял вопроса Виктор.
– Ты кто такой, ковбой? – спросил Рябков и сквозь большую щель между очками и мохнатыми седыми бровями лукаво взглянул на студента, который ни разу за семестр не появился ни на семинарах, ни на консультациях преподавателя.
– Я, это самое, как его, Захаров, Виктор, – промямлил спортсмен.
– А, Захаров? Захаров, говоришь?! Это хорошо, Виктор Захаров, – Рябков внимательно стал листать сначала групповой журнал, затем свои кондуиты. – Учёт и контроль, учет и контроль! О, как! – спокойно повторил доцент. – А что пришел вдруг? А? Чего надо?
– Так ведь можно же? – неуверенно спросил Виктор. – Все ходят, и я пришел, зачет хочу получить…
– А где твоя машинка, Витя Захаров? – поинтересовался преподаватель черчения, вокруг которого столпилось 20–25 первокурсников с разных групп и разных факультетов.
Студенты жадно ловили каждое слово Рябкова, примеряя как бы чужую ситуацию на себя, поскольку история была не единичной. Бывали студенты, у которых не было даже готовых чертежей…
– Какая машинка? – не понял вопроса Виктор.
– Губозакаточная, –