бубнил в трубку:
– Запиши фамилию: Русанов, Виктор Никитич… На него впрямую не выходи, но присмотрись через архитекторов и реставраторов…
– Как, как?! – переспросил я – в трубке что-то трещало. – Виктор Никитович, говоришь?
– Да. Только ты о нем особливо не распространяйся, ребята из «Времени» считают, что он завязан на строительную мафию – кому дать заказ на роспись здания, кого – по разным причинам – отвести.
…Кашляев дождался, пока я кончил говорить со стариком, – мою правку принял рассеянно, хотя было о чем спросить, но не стал, ушел к себе, а меня вскоре вызвали на пятый этаж. Вернувшись, я удивился: блокнота со всеми записями по делу Горенкова, Каримова, Кузинцова на столе не оказалось, хотя я вышел всего на двадцать минут.
Я посмотрел в столе, портфеле, – блокнота не было.
Что за чертовщина, подумал я, куда он мог деться? Спустившись в секретариат, я поглядел там, поспрошал девушек, не оставлял ли ненароком блокнотика; потом отправился по коридорам; в отделе информации Коля Сидоров сказал, что ко мне заходил Кашляев: «Больше у тебя никого не было, дверь у меня постоянно отворена, я бы запомнил, зайди кто чужой».
Не знаю, что меня подтолкнуло, но я отправился к Лизе Нарышкиной. После того как мы расстались, наши отношения приобрели новое качество, в них появилась та прочность, какой раньше, странное дело, не было; она – по моей просьбе – позвонила Кашляеву, чтобы тот зашел с материалом: «Десять минут я тебе обещаю, – улыбнулась она мне, – он не вырвется, я его задержу».
…В кабинете Кашляева на столе лежал плоский «дипломат» с номерным кодом-защелкой. Я попробовал открыть ее – не поддалась, заперто. В редакции запирать «дипломат»? Да еще на код? Зачем? Я достал из кармана перочинный нож, чуть нажал на винт, прокатал цифры, услышал легкий щелчок, открыл крышку и увидел свой блокнот. Секунду я раздумывал, потом позвонил Лизавете и попросил задержать «пациента» еще на десять минут.
– Ладно, – ответила она, – сделаю.
Я сбегал к себе, взял камеру, заряженную пленкой «400» – хоть в темноте снимай, – перещелкал свой блокнот, проглядел его еще раз, чтобы навсегда вбилось в память, захлопнул крышку «дипломата» моего босса и поставил прежние цифры.
Вернувшись в свой закуток, я набрал телефон Гиви Квициния; он работал в седьмой юридической консультации, вел дела, связанные с защитой бандитов и щипачей.
– Старик, ты мне нужен, – сказал я. – Сейчас. Немедленно. В редакции.
– Что-нибудь случилось?
– Да.
– Но ты был трезвым?
– Старик, я продал мотоцикл, все страшнее, чем ты думаешь.
…Перед началом летучки Кашляев заглянул ко мне:
– Слушай, может, ты выправишь письма строителей – я в запарке, а на летучку нельзя не идти…
– У меня блокнот пропал, – сказал я, не глядя на него: в такие моменты человека можно и не наблюдать, ты его кожей чувствуешь…
Кашляев спокойно