говорила примерно следующее: «Он был такуой… такуой… не такуой, как все…»
– Понятно, – сказала моя мама, саркастически усмехаясь.
– Звали моего отца, если верить маме, Антон Готтсхалк. Когда родилась я, мама пыталась разыскать его, чтобы поделиться с ним радостью, – продолжала тетя Оля.
– Но не нашла, – покачал головой дядя Костя.
– Непохоже, Консул, что ты слишком удивлен, – повторила тетя Оля вчерашнюю мамину фразу.
– Пташки мои, только не ждите от меня возгласов изумления! – промолвил дядя Костя с легким раздражением. – Вы забываете, кто я по профессии. Чего-то я могу не знать, потому что не занимался специально тематикой «Эхайны на Земле». Но могу дополнить любую из ваших историй тем, чего уж точно не знаете вы.
– Отлично, я дам тебе такой шанс, – пообещала тетя Оля. – Так вот, я родилась и росла прелестным ребенком, ничем не выделяясь среди прочих прелестных детей моего возраста. У меня даже глаза, изволите видеть, не янтарные, а голубые. И волосы не рыжие, не соломенные, а такие, как есть. Но в двенадцать лет я сделалась выше и тяжелее всех ровесников, всех педагогов, всех взрослых, кто меня окружал, и, к ужасу мамы и педиатров, продолжала расти. Поскольку в ту пору эхайнский генотип широкой медицинской общественности был недоступен, было принято решение считать мой случай неким отклонением от нормы, на общем состоянии моего здоровья пагубно не отражающимся. Тем более что в остальном я действительно была совершенно нормальна.
– Только, наверное, мальчиками не интересовалась, – буркнул дядя Костя.
– А вот и не угадал! – захохотала тетя Оля. – Интересовалась! Это они меня обходили по синусоиде, потому что в свои четырнадцать-пятнадцать я была здоровущей дылдой, самой сильной в колледже, и выглядела на все двадцать! Поэтому первым моим мальчиком был тренер по фенестре, а тренером по фенестре у нас в колледже, чтоб вы знали, трудился Богумил Аккерман из «Реала».
Дядя Костя пожал плечами и бросил на меня короткий красноречивый взгляд: дескать, я тебя предупреждал, у этой дамы есть прошлое, и не просто прошлое, а весьма и весьма бурное, и началось оно задолго до твоего рождения.
– Мне это имя ничего не говорит, – сказал он.
– А мне говорит, – подал я голос, и все посмотрели на меня с уважением, а тетя Оля – можно сказать, с обожанием. Вернее, мне хотелось бы, чтобы это было так.
– Два восемнадцать, – пояснила она. – Рядом с ним я выглядела естественно – по крайней мере, издали. А потом…
– Потом ты его переросла, – хмыкнул дядя Костя.
– Угу, – отозвалась великанша с наигранной удрученностью во взгляде. – Уж как он меня уговаривал посвятить свою жизнь спорту, уж какие сулил дары небес… Но я была равнодушна к публичным выступлениям и решила стать астронавтом. И стала.
– Наверное, нелегко было подобрать скафандр, – осторожно ввернул я.
– Были сложности, – согласилась тетя Оля. – Но чепуховые. В Корпусе Астронавтов крупные экземпляры – не редкость.
– Например,