местонахождение каждого предмета и отправился баиньки. Утром мне оставалось только учесть все отклонения от сохраненного состояния и вручную восстановить статус-кво… Как бы не так! Модель честно и скрупулезно отметила каждую крошку, каждую былинку, переместившиеся за ночь хотя бы на микрон. Я таскался по дому, занятый все тем же обычным мартышкиным трудом, и придумывал, какие ввести ограничения и как учесть фактор «кошачьего участия», а когда понял, во что ввязываюсь, махнул рукой и вернулся к прежней технологии.
Итак, я слоняюсь по дому, по всем его комнатам и этажам – на фига нам столько места двоим, с собакой, кошкой и рыбками?! – подбираю, поднимаю, укладываю и ворчу, ворчу, ворчу… Возле чердачной лестницы набредаю на Читралекху, которая, похоже, меня дожидается. Беру ее под локотки, ставлю на цыпочки:
– Однажды ты дождешься!
В голубых зенках, похожих на две стекляшки, ни единой мысли, ни малейшего отклика на эти слова. Кошки не выражают эмоций глазами. Они замечательно делают это всем телом. Я отпускаю Читралекху, и та демонстрирует спиной, хвостом, ушами, как сильно она разочарована. «Ну вот, – говорят ее уши. – Я так и знала. Опять обманули. Ждала, ждала и снова не дождалась. Эх… ужо устрою я вам нынче Варфоломеевскую ночку!»
Я спускаюсь на первый этаж.
– Иду делать уроки!
– Хорошо! – отзывается мама из своей комнаты.
Беру в охапку свой мемограф, пригоршню кристалликов, ухожу в сад и там прячу все добро в укромном месте. В дупле одного очень старого дерева, название которого по своей нелюбознательности так и не удосужился выяснить. Совершенно определенно, это не дуб и не береза – вот и все, что я о нем знаю, день за днем беззастенчиво эксплуатируя его достоинства.
И я отправляюсь гулять.
Иду между деревьями, по усыпанной палыми листьями упругой земле, на слабый, едва различимый шум воды. Безымянная речка в черте поселка давно упрятана в позеленевший от времени каменный желоб. Но мутная вода все равно пахнет лесом, тьмой и дикостью. Я стою на горбатом мостике над несущимся бурым потоком, слушаю его голос, и сквозь прижмуренные веки он представляется мне спиной гигантского змея, который ползет по своим чудовищным делам и, по счастью, не обращает на меня внимания. По ту сторону мостика начинается собственно поселок Чендешфалу. Дома прячутся среди деревьев; то тут, то там выглядывает кусочек стены, лоскуток крыши, палисадничек, пробегает озабоченная незнакомая собака, предупредительно вильнув хвостом, и совсем уж редко можно встретить кого-нибудь из жителей поселка во плоти. Наверное, здесь все такие же отшельники и нелюдимы, как и мама. И ни у кого нет детей. Простому человеку четырнадцати лет от роду не с кем словом перемолвиться… А когда-то, еще на моей памяти поселок был как поселок, и людей было полно, и раскланивались, когда мама вела меня за руку по этой самой тропинке, и приглашали в гости, и мы заходили!.. и детей хватало – с кем-то же я качался на тех качелях, и носился по той площадке, и бултыхался