на эту кучу хвороста.
– Ну?
– Кто ее натаскал?
– Да ты, кто же еще?
– Верно, я расчищал низину и таскал хворост сюда. Надолго хватит топить?
– Что ты, сынок, да в нашей печке ни в жизнь не сжечь! Слава Богу, большую часть можно продать. Отец обещает купить мне из выручки пару сковородок… когда перерубишь это на дрова. Наверно, до зимы не успеешь?
– Можешь купить сковородки на эти пять долларов.
– Томми! Неужели ты думаешь, что я смогу потратить эти деньги на себя? Твоему брату Гарри позарез нужны новые башмаки. Он уже почти скопил денег, не хватает совсем немножко.
– И ты отдашь ему?
– Почему бы и не отдать?
– Потому что я не хочу.
– Томми, не знаю, что на тебя нашло, все эти разговоры о куче хвороста и остальное. Ты же знаешь, у отца и братьев есть на это право.
– Почему?
– Разве они не заботятся о тебе?
– Ни все они, вместе взятые, ни земля, из которой растут деревья, не соорудили ничего такого, что бы было выше этой кучи хвороста.
– Боже милостивый! Так вот что ты хочешь сказать! Вот что, оказывается, у тебя в голове! Томми, глупый, неужели не видишь разницы между кучей хвороста и… и, скажем, этим домом?
– Все до единой хворостинки я выдергивал из земли, вырубал с корнем. Тащил в гору и складывал здесь. Мать, сколько труда стоило построить этот маленький домишко?
– Говоришь, маленький? Верно, не очень большой. Не знаю. У меня голова идет кругом, Томми! Плохо сегодня соображаю. Но чувствую, ты ужасно не прав! Томми, дорогой, я страшно боюсь, не говори так больше!
– Мне надо сказать, – настаивал Том. – Я не боюсь и должен сказать. И только ты меня поймешь.
Схватив его за руку, она зажала ее в своих дрожащих ладонях:
– Ты не скажешь ничего дурного и необдуманного, Томми? Ты же никогда так не говорил.
– Мать, что, по-твоему, делает человека мужчиной?
– Конечно же работа, Томми!
– Нет, не только. Возьми серую кобылку. Хэнк Райли ее объезжал. Тот приезжий, Капра, тоже. И их труды оказались напрасными.
– Но ведь ты ее укротил, поработал плеткой!
– Я ее не трогал. Разве битьем чего-нибудь добьешься? Не знаю. Во всяком случае, я не представляю.
– Тогда к чему ты клонишь? Как же иначе можно чего-нибудь добиться в жизни, Томми?
– Я не счастлив ни с кем, кроме тебя, мама.
– Дорогой мой! К чему ты клонишь, сынок?
– Видишь ли, я люблю тебя и этим счастлив. А другие тебя любят?
– Кто другие?
– Отец, мои братья, сестры.
– Томми! – Задохнувшись от изумления, она прильнула к нему. – Проводи-ка меня домой. Я себя неважно чувствую, голова что-то закружилась.
– Плевать им на тебя.
– Это мужу-то? Моим малышам? Что на тебя сегодня нашло, Том? Зачем меня мучишь, разрываешь мне сердце?
– Видела серую кобылку?
– Ту, что продал Райли?
– Ту самую.
– Как раз думаю, что с тобой стряслось, после того как ты с ней поработал. Что у