пилотажа. Машина очень нравится, слушается управления легко, маневренная. Хороший самолет! Буду на нем летать!
Летали мы в первую смену, подъем был в четыре утра. На аэродром шли обязательно с винтовками и противогазами; они должны были находиться при нас постоянно, даже при полетах, на этом настаивал наш комиссар Инкин. Позже разрешили ставить винтовки в пирамиды, но, будь его воля – он и в кабину бы их заставил брать. Вообще, когда комиссар приходил на старт, немедленно в полетах начинались задержки и перерывы. Излюбленным занятием Инкина была проверка правильности расположения стартовых знаков: то полотнище заставит передвинуть на двадцать сантиметров, то флажок переставить. При этом он останавливал полеты на полчаса, в то время когда нам была дорога каждая минута. Инструкторский состав возмущался, жаловался командиру эскадрильи, но сделать что-либо было нельзя, права комиссара не уступали правам командира. Сколько вреда принес наш комиссар своей показной работой! Видно было, что он ничего не понимал в специфике летного дела.
Когда на аэродроме дежурил синоптик, наш нахичеванский преподаватель, он при неблагоприятном прогнозе всегда предупреждал, до какого времени можно летать. Однажды он очередной раз заблаговременно предупредил об ухудшении погоды, но руководитель полетами этим предупреждением пренебрег. При продолжении полетов наш грозненский товарищ Женя Дзюба взлетел, на одном из разворотов вошел в облачность, которая внезапно стала разрастаться. Не имея опыта полетов в облаках, он потерял пространственную ориентацию, вывалился из облачности и разбился. Это была наша первая потеря, хоронили мы его в Ростове-на-Дону. После этого случая командование стало более внимательно прислушиваться к предупреждениям синоптика Новикова. Помню, иногда думаешь, что можно еще полетать, но заруливаешь на стоянку, и тут же начинается ливень.
В первые дни войны советская авиация потеряла от налетов противника и в воздушных боях много самолетов, поэтому в строевые части и учебные заведения ВВС поступило указание всеми силами беречь материальную часть, избегать неоправданных потерь самолетов. Это указание выглядело вполне логично, но любую правильную идею можно извратить, довести до абсурда. Однажды один из курсантов нашего отряда, пилотируя в зоне, сорвался в штопор, но сумел вывести самолет из него. Обычно после таких происшествий сразу идут на посадку, но наш товарищ снова набрал высоту и продолжил пилотировать. Мы, видевшие все это с земли, восхищались его мужеством. После посадки этого курсанта комиссар Инкин велел построить эскадрилью и произнес горячую речь, в которой поведал, что страна потеряла много самолетов, что оставшиеся самолеты надо беречь, а только что курсант такой-то (сейчас не помню его фамилию) нарочно пытался разбить самолет! Все мы опешили.
После того как нас отпустили, мы детально расспрашивали товарища, как он сорвался в штопор, как выводил самолет из него – для нас этот опыт был крайне важен. Постепенно за обсуждением