чем милиция.
1932 год на Кавказе выдался очень жаркий. В тени температура воздуха доходила до 50 градусов, было много случаев солнечных ударов со смертельным исходом. Это сильно беспокоило население. За все лето дождя не было ни разу. Выйдешь в поле, посмотришь на посевы, и страх берет – на земле от засухи трещины по 10 сантиметров шириной, на квадратный метр приходится 3–5 чахлых колосков пшеницы. В этих колосках есть все – стебель, листья, зернышки, но размеры таковы, будто какой-то злой волшебник превратил льва в мышонка…
Мы в такую жару постоянно крутились возле водоемов, где бы можно было искупаться. Как-то пошли мы компанией купаться на один из прудов в районе Катаямы. Переходя железную дорогу, я посмотрел на рельсы, и заметил вдалеке, что они очень кривые. С несколькими ребятами мы подошли к этому месту ближе и увидели, что рельсы со шпалами вывернулись в сторону метра на полтора от оси насыпи. Скоро здесь должен был проходить поезд. Что есть духу побежали мы на станцию Катаяма к стрелочнику, который вначале нас обругал, что его беспокоим, но потом, поверив нам и прихватив сигнальные флажки, поспешил к месту аварии. Поезд остановили, аварию ликвидировали. Еще не было случая, чтобы рельсы искривлялись от жары так сильно!
Однажды друзья соблазнили меня пойти собирать стреляные пули и гильзы за городом в Соленой балке. В этом районе был пустырь, который использовался под полигон и стрельбище грозненского батальона. Увлекшись розыском пуль, которые попадались самых разных видов, мы уходили все дальше в степь, не обращая внимания на солнцепек. Вдруг нас окружили красноармейцы. Как оказалось, незаметно для себя мы забрели в опасную зону. Нас задержали и повели в город, в расположение батальона. Осмелев, мы хотели напроситься посмотреть, как живут красноармейцы, но не вышло. Нас отругали, предупредили о недопустимости прогулок по полигону и отпустили. Пришли мы на станцию, чтобы уехать на Старые Промыслы, но поезд должен был прийти только вечером. Ждать мы не стали и пошли пешком вдоль железной дороги. Как мы добрались до дому, преодолев такую жару без неприятностей, – было удивительно, к моменту нашего появления дома родители уже были в панике. После войны на месте полигона появились нефтяные вышки, и вырос большой населенный пункт Ташкала.
В 1931–1932 годах на летние каникулы мы ездили к маминому дяде на хутор Новопокровский под Хасавюртом, где жили многие родственники. Все они вели крестьянское хозяйство, жили хорошо, имели земельные наделы, своих лошадей и инвентарь для обработки земли. Меня, хотя я и был старшим из детей, приехавших на хутор, не допускали к большим работам, особенно об этом беспокоился дедушка Роман, у которого наша семья остановилась. Но мне очень хотелось все попробовать, поучаствовать во всех деревенских работах – и на лошади поездить без седла, первое время с непривычки натирая заднее место до крови, и собирать вишни (у дедушки Романа был большой вишневый сад), чтобы продать на базаре, и на жатках-лобогрейках