и Филипп д'Онэ, как посягнувшие на честь особ королевского дома, будут оскоплены, заживо ободраны с кожи, четвертованы, обезглавлены и повешены на заре следующего дня. Так рассудил наш мудрейший, всемогущественнейший и возлюбленный государь.
– Я чиста перед вами, Филипп, супруг мой! – Воцарившуюся в зале тишину нарушил полный отчаяния и муки голос Жанны Пуатье.
– Это нам известно, и с вами поступили по справедливости и по закону, – ответил Филипп, следуя за королем, который покидал залу.
Изабелла, спрятав руки в пышных складках своего платья, мерила принцесс холодным взглядом. На ее золотистых волосах сверкала маленькая корона.
– Бог простит вам ваши прегрешения, – произнесла она на прощание.
– Бог простит нас раньше, чем сделает тебя счастливой женщиной, – зло бросила Маргарита. – Ты никогда не узнаешь, что такое настоящая мужская любовь, ее сила, радость отдаваться и брать… Я познала такое наслаждение, перед которым все короны мира – ничто! Я ни о чем не жалею! А ты, должно быть, не очень-то привлекательна в постели, раз твой муж предпочитает мальчиков!
Не знавшая любви королева повернулась к Маргарите спиной, делая вид, что не расслышала злобных слов своей кузины.
Этой ночью в Мобюиссонском замке не спал никто: ни осужденные принцессы, ни их мужья, ни сам король. Не спала также Изабелла: слова, брошенные Маргаритой, звучали у нее в ушах.
На заре за принцессами явились лучники, посадили женщин на три повозки, обтянутые черной материей, и позорный кортеж тронулся в путь. Несчастным принцессам предстояло еще присутствовать при казни братьев д'Онэ, которая должна была состояться на главной площади города Понтуаза.
Еще издали принцессы увидели две виселицы, возвышавшиеся над помостом. Кишевшая вокруг толпа любопытных вдруг расступилась перед палачами в красных капюшонах и того же цвета плащах. Заплечных дел мастера и их помощники взошли на помост, и на площади сразу же стих многоголосый гул.
В конце улицы появилась повозка – и принцессы узнали братьев д'Онэ. Ни Готье, ни Филипп не шевелились. Палачам пришлось столкнуть их на помост и раздеть донага.
При виде обнаженных тел Бланка лишилась чувств, Жанна же, обезумев от ужаса, судорожно уцепилась за край повозки и закричала:
– Скажите моему супругу Филиппу, что я не виновата! Я его не опозорила, не осквернила наше супружеское ложе!..
Но этот крик отчаяния унес майский ветер, привычный к более нежным звукам и менее острым ароматам, нежели запах свежепролитой крови…
Казнь продолжалась около часа. Обезглавленные и изуродованные тела за подмышки были повешены на виселицы, и над ними уже закружилось воронье, когда три черные повозки медленно тронулись в путь.
Стражники начали очищать площадь от толпы; горожане возвращались в свои дома, а палачи на глазах последних зевак принялись по обычаю делить одежду своих жертв. Таким-то образом великолепные кошели английской королевы попали в руки палачей. Никогда