точно, – повторил Клеммен (ему очень хотелось сказать Д. что-нибудь обидное, но сил не хватало). – Помог бы ещё кто-нибудь вилку держать.
Спустя полчаса появился сам У-Цзин, возмутительно бодрый и довольный жизнью. Клеммен заметил, что тот ни слова не говорит о занятиях. Вообще не упоминает о Клеммене, как об ученике. Должно быть, так положено.
– Винограда в этому году соберём раза в два больше обычного, – сообщил монах, утолив первый голод (Клеммену такого количества еды хватило бы на два плотных обеда). – Невероятно удачный год. По всем признакам. Мне даже не по себе – должно же случиться хоть что-то неправильное…
– Хочешь, устроим заморозки? – ленивым голосом предложил Д. – И никаких проблем с урожаем.
– Я сказал «случиться», а не «устроить», – напомнил У-Цзин. – А устроить нам заморозки… это вряд ли. О подобных мелочах мы позаботились. В общем, принимаю пожелания относительно вина. Могу поставить пару-другую лишних бочек.
– И когда будет готово? – полюбопытствовал Клеммен, ощутив, наконец, что жизнь всё же имеет приятные стороны. Во всяком случае, непосредственно после хорошего ужина такое впечатление легко может сложиться.
– Скоро, – ответил монах, утоляя второй голод. – Лет через двадцать.
– Что?!
– Хорошее вино быстро не сделать, – пояснил У-Цзин, не поднимая глаз.
– Сколько же у вас там бочек?!
– Сотни две, – монах на миг поднял глаза к потолку. – Беда с этими послушниками. Пока научишь следить за вином, две трети непременно испортят. Иногда до слёз огорчаешься.
– Вот, значит, чему вы там людей учите, – покивал головой Д.
– Если человек не в состоянии поставить вино, – монах поднял указательный палец, – и не может заваривать чай – пиши пропало. Не будет такому человеку удачи в жизни.
Тут и Д., и его ученик не выдержали, расхохотались.
– Смейтесь, смейтесь, – пожал плечами ничуть не смутившийся монах, – так всегда. Стоит изречь мало-мальски великую истину, над тобой только потешаются.
Не знаю, как это произошло, но в один прекрасный момент мне всё стало удаваться. Произошло это мгновенно. В тысячный, наверное, раз ко мне устремилась сжатая «лодочкой» рука У-Цзина… и вдруг я смог защититься. Не достигнув моего живота, рука скользнула в сторону и монах – как мне показалось – неуклюже свалился. Впрочем, только показалось. Я ещё только поворачивался в его сторону, а он уже стоял в прежней стойке.
Чуть кивнув мне, он выпрямился.
– Ну что же, – произнёс монах. – Превосходно. Ещё раз…
Хоть я и устал, но повторные попытки – не все, конечно – для меня оканчивались успешно. У-Цзин повторил другой удар (названия не помню… что-то там про журавлей), и вновь я смог уйти.
– Отлично, – пробормотал монах, и я от души порадовался. До сих пор мне доставались отнюдь не лестные слова, а порой и побои – не сильные, но весьма унизительные. Как такое можно терпеть годами, не понимаю! Есть