как в гнездышке,
Чужая!
А крохотная? Со смешной челкой.
Он называл ее пацанкой, пчелкой.
Чужая
Она.
Теперь тишина, тишина.
Теперь тишина.
На вокзалах, в их письмах, в их судьбах
Такая теперь тишина!
Было. Дальше что будет?
Пока – тишина.
В раскрасневшемся абажуре
Еще что-то тлеет, кипит,
Еще пытается разбудить
Этот Рим, Но фигуры
Без сил. Напрасно. Нет слов.
Вечный пес уплетает безмолвно на кухне зареванной плов.
На дворе закончился дождь, и в арке
Черт, прощаясь, целуется с кухаркой.
***
Глаза, гости ласковые,
Два глотка отболевшей беды,
Схимники сумрачной сказки своей,
Целовавшие солнца следы.
Вы – покой. Не знобит от исповеди,
В ночь сокрыты обряды скита.
В вас стихов занималась исподволь
Призрачная череда.
Смертельных огрех предвестники,
Глаза, я доверился б вам,
Но дозорный расплаты на лестнице
Приложил уже палец к губам.
***
Угловат человек…
Угловат человек.
Человек —
Сажи рос-
черк
В деревянных башмаках.
В деревянных башмаках
Лучше слышится зима.
Лучше слышится зима,
Где воронье кр-р-ра,
Где воронье кр-р-рра,
И сосулек стоны,
И сосулек стоны,
Где не спится белым-белым
Солнечным холодным странам,
Где от стужи в океанах
Растворились паруса,
Где-то, где-то,
Где-то, где-то,
Недалеко,
Недалеко
Счастье бродит.
Счастье бродит,
Ищет, ищет человека,
Угловатого, смешного,
Что стоит на полдороге
В деревянных башмаках…
***
Спит улица…
Снятся лица,
Синицы. Сбудется?
Вечерняя улица сутулится —
Зябко улице.
Это – январь,
Лада льна и снега,
Ветхий ларь с маревом и негою.
Свет по щелям щурится,
Чумная птица хмурится,
Жмется к долгим фонарям —
Мой огонь, не дам!
Пустоглазый дух гадалок
Запахнет пальто. Не видать окно.
Не спешит ли кто? Не поет ли кто?
Все! Пропал!
Не узнаю, сбудется ли —
Спит улица!
Зимний мастер
Зима – мрамор.
Ее птицы скрестили линии на хмуром небе.
Блеснет острым лезвием конек…
Ее песню можно потрогать руками.
Ее песня закручена львиными гривами на театрах.
А снежинки-бриллианты
На ветхой шубе дворника.
И звенит как камертон
Метла.
А сырая остановка, где ругает пурга —
Ее врата…
Троллейбусы,
Киты