меня мороз по коже пробежал. Прозвучало так, словно она не сомневается, что этот случай может наступить.
– Обещаю вам, что так и сделаю. Но какое задание?
И опять она меня перебила:
– На кону стоит очень многое. Пойдем со мной, дитя мое, – она поманила меня в подсобное помещение, так же набитое всякой всячиной, как и сама лавка. В задней стене имелось витражное окно из зеленоватого стекла в свинцовой обрешетке. Оно было открыто, и за ним виднелась река – первое реальное доказательство тому, что мы действительно были на мосту.
– Смотри, – сказала Эсперанца. Она стянула покрывало со старого напольного зеркала. Увидев расплывчатые подвижные силуэты на матовой серебристой поверхности, я испугалась. Одно из тех самых зеркал. У всех Старейшин были такие. Когда я последний раз заглядывала в венецианскую лавочку Эсперанцы, я примерила перед ее зеркалом одну маску, но, кроме собственного изображения, ничего в нем не обнаружила, а маску там и оставила.
Теперь все было иначе. Я стояла прямо перед зеркалом, но саму себя не видела. Видимо, эта штука как раз была включена, или как там еще это называется. В зеркале можно было увидеть будущее. Неправильное будущее. Именно поэтому Старейшины в них и заглядывали – чтобы обнаружить нежелательный ход событий. И затем отправить в путь Стражей времени, которым предстояло все исправить.
– Подойди ближе, – сказала Эсперанца. – Тебе будет лучше видно.
С большей радостью я бы умчалась отсюда без оглядки. Неохотно подойдя вплотную к зеркалу, я постаралась истолковать размытое изображение. Сначала оно было черно-белым, мутным, прыгало из стороны в сторону и не имело четких очертаний. Но чем больше я всматривалась, тем картинка становилась четче, пока передо мной не возникли отдельные фигуры. Картинка все еще оставалась крупнозернистой и бесцветной, как старое-престарое немое кино, но при ближайшем рассмотрении я поняла, что там происходило – какая-то война. В панике бегали люди, бросались в укрытия, прятались за остатками стен. Действие разворачивалось на открытой местности. На заднем плане лежали в руинах дома, между ними возвышались горы обломков. Внезапно в углу экрана разорвалась бомба или снаряд, от чего в разные стороны полетели осколки камней, и картинка на несколько секунд затемнилась. Впечатление создавалось тем более жуткое, что происходило все без единого звука. Я не слышала даже собственного дыхания, потому что от ужаса перестала дышать, пока не увидела, что случилось дальше. Пыль улеглась, и кошмар продолжился. Среди развалин повсюду лежали убитые. По территории стали продвигаться отдельные фигуры с оружием на изготовку. Должно быть, это они устроили взрыв. Из-за обвалившейся стены выполз кто-то уцелевший. С огромным усилием он, раненый, встал на ноги, с поднятыми руками заковылял из своего укрытия – и был хладнокровно застрелен одним из вооруженных людей.
Я приглушенно вскрикнула, но все уже случилось. Точнее, случилось бы. Здесь, в Париже. И настоящее, каким я его знала, из-за этого стало бы другим. Изображение в