ступенькам вниз, на волю, где ещё можно было дышать свежим прозрачным воздухом, не пропитанным сивушными и кислыми ароматами старой московской хрущёбы.
У меня намечалось ещё несколько встреч на вторую половину дня, и пока ещё оставалось время, я хотел получше рассмотреть полученное. Светило солнце и было тепло, я искал место, где мог разложить вещи и спокойно разобраться с дневниками и журналами, и особенно с тетрадями, самым удивительным приобретением. Если журналы и дневники можно было найти где-нибудь в старых архивах или хранилищах в школе, то тетради вряд ли стал бы кто-нибудь сохранять на долгую память, и недомолвки учителя на самом деле создавали загадку. Но гораздо существеннее было то, что я получил их, и не стоило мучать себя напрасно.
По дороге к метро я обнаружил маленький прудик в компании старых переросших лип. Я быстро нашёл скамейку: здесь никто не мешал, только женщина выгуливала бульдога, гонявшегося за голубями. Сначала я достал дневник: всё было правильно, и фамилия, и подписи в двух-трёх местах совпадали с известными мне автографами, и я полез в конец, где стояли итоговые оценки. Интереснее оказался дневник последнего года: кроме оценок за полугодия и весь год там стояли результаты экзаменов: по литературе и иностранному языку было проставлено «отлично», но остальные явно разочаровывали. Естественные предметы оценивались на «хорошо», а по истории и обществоведению синели толстые «трояки», согласуясь с общей оценкой и итогом за год. Получалось, что завуч врала и говорила явно приукрашенную правду, выгодную и нужную и ей, и школе, и кому-то ещё, скорее всего А. Я полистал дневник в середине: там была навалена бурая смесь «троек», «четвёрок» и «пятёрок», разбавленных кое-где даже «бананами» и записями красными чернилами. На одной из них я остановился: «Родители, срочно зайдите в школу» – стояло в нижней части страницы, и здесь же виднелись чьи-то подписи – видимо, учителя и матери Р., ознакомившейся с запиской, но к сожалению, смысл состоявшейся беседы нельзя было понять по таким ничтожным данным. Такие же надписи красовались и дальше, через четыре страницы я обнаружил ещё одну, и потом ещё – через пять после предыдущей: он явно не был послушным учеником, что подтверждала ещё одна графа в конце: поведение везде оценивалось «удом», и странно ещё, как человек с таким количеством замечаний и претензий мог благополучно закончить столь привилегированную школу. Явно сказывалось высокое положение его родителей – скорее всего отца – ставшего щитом и не допустившим полного провала и позора. Журналы говорили о том же самом: оценки Р. на фоне одноклассников выглядели достаточно скромно и даже посредствено, и в специальном разделе, посвящённом штрафам и взысканиям, Р. имел самый богатый послужной список.
Потом я перешёл к тетрадям: здесь была одна тетрадь по литературе, одна по алгебре и почему-то целых две по химии. В химии не содержалось ничего привлекательного и интересного, в алгебре были собраны контрольные