нет! – попросила Лена, которой очень не хотелось, чтобы незнакомец увидел ее заплаканной.
– Всего лишь лампу на столе? Вы же должны меня разглядеть, а то так и будете бояться.
– Включайте, – подумав, согласилась девушка. – А вы что, еще долго собираетесь тут оставаться?
Трубочист щелкнул выключателем, и лампа загорелась желтым светом, очерчивая круг на столе и полу. Теперь Лена разглядела гостя яснее. На нем был старомодный двубортный сюртук, из темного бархатистого сукна, перехваченный на талии толстым кожаным ремнем с огромной латунной пряжкой. Его круглое лицо казалось простым, но во взгляде пряталась легкая ирония. Если бы не глаза и улыбка, Лена бы подумала, что он ее моложе. Гость положил цилиндр на стол и уселся в кресло спиной к эркеру.
– А ведь вам бы хотелось, чтобы все куда-нибудь делись? – он облокотился на столешницу и, чуть прищурившись, посмотрел на Лену.
– Да! – девушке не понравился этот взгляд. Показалось, что над ней смеются. Захотелось, чтобы гость исчез, и одиночество стало полным и настоящим.
– Мне кажется, вы не желаете, чтобы я уходил.
– Да? А что еще вам кажется?
– Вам хочется, чтобы кто-то был рядом.
– С чего вы взяли?
Гость покачал головой. Вздохнул:
– Сударыня, вынужден заметить, скорее всего, вы больны, – при этом он подобрался, выпрямил спину и весь стал какой-то строгий и официальный.
Лену так и подмывало огрызнуться и заявить «сам дурак».
– Если бы я была больна, может, я бы чувствовала это?
– А вы чувствуете.
Гость кивнул и, взяв из подставки для карандашей несколько больших скрепок, откинулся на спинку стула.
– И что? Будете меня лечить? Интересно как?
– Для начала нужно поставить диагноз, – вдумчиво сообщил гость, разгибая скрепки. – На что жалуетесь?
– На идиотов!
– Хм, – покачал головой трубочист, продолжая возиться со скрепками, – вам плохо?
– Да нет, все нормально.
– Когда девушка так говорит, что «все нормально», это значит, что все хуже некуда. Не обманывайте. Это нехорошо, – гость посмотрел строго, но в то же время доверительно.
Затем он опустил глаза, продолжая что-то скручивать из скрепок. Лене вдруг стало легче, на нее никто не смотрел, а просто был рядом и ждал ее слов. Не имело значения, услышит он на самом деле или нет. Главное, что она выскажется, и он вряд ли потом будет смотреть на нее за завтраком, выбирая ненужные слова.
Лена ничего не стала рассказывать о том, что случилось, и кто тому виной. Зато рассказала, как горько и грустно сейчас. За что ей эта боль и тоска? Ведь она так хотела, чтобы все было хорошо! Почему же ей сейчас так плохо? Разве она что-то сделала не так? Почему вообще все кончилось, ведь сначала было так замечательно? Почему это случилось именно с ней? За что ей это одиночество? Это чувство, которое не отпускает нигде, даже на улице среди людей, даже когда она с родителями и подругами.
Выговорившись, Лена вновь расплакалась, и теперь сидела, уткнув лицо в колени.
– Ну