у тебя порода.
– Да что вы заладили «порода-порода», я уж начинаю краснеть. И ничего необычного в моих стремлениях нет.
– Ты просто ещё себя не знаешь, поскольку не знаешь мир, в котором живёшь.
– Не будь вы навеселе, я бы подумал, что вы хотите меня оскорбить.
– Тут вот какая замысловатая вещь получается. Я уже, кажется, говорил, что был в Париже по делам, общался с зарубежными партнёрами, людьми очень вежливыми и образованными, да и я им подстать, тоже не вчера вышел из леса. Провели много важных переговоров за завтраками, обедами и ужинами, в офисах, цехах и на стройплощадках, в рот за эти дни ни капли, поддерживал уровень, а душе паршиво, оказывается, всё ей хочется какой-то гнильцы, в умеренных, конечно, количествах, без излишних девиаций, только неизвестно почему.
– А это уж я вам скажу. Вы где родились и выросли?
– Родился в Тикси, когда мне было три года, родители вернулись в Новосибирск, там их Родина там же вырос и я, в 17 лет поехал учиться в Москву, люди, вроде, не бедные. В ней и живу.
– А сколько вы повидали всякой грязи на своём пути? Точнее даже не так. Насколько сильно и в какую сторону отличается ваша прежняя жизнь от нынешней?
– Отвечу в общих словах, чтобы ты на меня по прилёте не капнул в прокуратуру, что грязи повидал достаточно и поделал её многим, и жизнь действительно отличается, но тогда ведь всё было иначе, система координат была иной, и я не могу сказать, что начинал на самом дне.
– Вам не кажется, что испытывая эту, как вы выразились, «гнильцу», вы возвращаетесь к прежней жизни?
– Кажется.
– Вот вы сами и ответили на вопрос «почему». Вам жалко своей жизни, своей молодости, вам хочется её вернуть, повторить, пусть и через воспроизведение тех негативных обстоятельств, среди которых она прошла.
– А ты психолог.
– Нет, я художник, это гораздо больше. Я воспроизвожу.
– Ну, прям уж больше. Но не зря Геннадий вбухал большие деньги в твоё образование. Имей я такое же в своё время, горы бы свернул.
– Не свернул, поленился, точнее, не посчитал нужным.
– Хе-хе, и это возможно, – и тут уважаемый Роман Эдуардович молча отвернулся, положил голову на спинку кресла и мерно засопел.
Но сказать, что он погрузился в полноценный сон, нельзя. В его голове роились разного рода спутанные мысли: «Он, конечно, дурак, как и вся молодёжь, но умный, и дурак только потому, что нет опыта. А хорошо он разложил меня по полочкам, жаль лишь, что всё мимо. Только говорил слишком откровенно и прямо, академично. Наверное, честный, причём вызывающе, болезненно честный, скорее всего, даже брезгует казаться хитрым. Одно слово «дурак». Такие идеалисты легко поддаются манипуляциям, и, главное кого? – паршивцев и выскочек, которые нажрались дерьма в своей жизни, оценичились и пытаются достигать своих целей любой ценой, даже ценой чужой жизни. Это мне с руки.
А что я так напился, одному богу известно. Комедию ломаю, мол, сплю, а сам боюсь на хмельную голову сказать что-нибудь лишнее. Взрослый человек! И далеко не последний. Ну, вроде, чуть отпустило». –