Марина, заметив, что почти перешла на крик, мгновенно запнулась и замолчала, в очередной раз старательно оправив на себе платье.
– Любопытно, – только и всего сказала психолог.
Марина пыталась остыть, сидя насупившись, но через некоторое время, вновь взглянув на психолога, ядовито спросила:
– Нелли, мне кажется, ваши услуги непомерно дорого стоят. Почему бы вам не пробовать работать за более низкую цену?
– Видите ли, Марина, я не могу себе позволить стирать ваше белье за собственный счет.
Этот простой и логичный ответ, как легкая пощечина, мгновенно остудил пыл Марины.
– Я сегодня что-то не в себе, простите меня, – сказала она, пытаясь прийти в себя, – это оказалось сложнее, чем я думала. Просто я совсем не понимаю смысл всех этих разговоров.
– Марина, вам удастся увидеть больше, чем вы видите сейчас. Вы увидите нечто скрытое, и возможно, я говорю, возможно, вам удастся жить лучше, чем теперь.
Психолог держалась уверенно и спокойно, лишь слегка покачивая носком ноги, но Марину сильно злило ее спокойствие.
– А почему вы хотите мне помочь? Вам это зачем?
– Простите за бестактность, Марина, но я отвечу вопросом на вопрос. Вы детей зачем лечите?
Марина слегка дернулась, как от небольшого электрического заряда, и недоуменно передернула плечами, хотя и ждала этого вопроса. Она пытливо, почти со злобой, смотрела на психолога, решив не отступать и доискаться до правды.
– Вам что, интересно копаться в чужих душах?
– Марина, мне кажется, я к вам не в булочной пристала со своей помощью. Вы сами пришли ко мне. Я пытаюсь вам ее оказать. Работа такая… Я здесь, чтобы помочь вам. Вы должны знать – я с вами, и я на вашей стороне. Но на сегодня наше время, к сожалению, истекло, и нам с вами есть, над чем работать.
Марина облегченно выдохнула. Она встала, взяла свою сумку и быстро вышла, не взглянув на психолога.
Она долго стояла на улице, прислушиваясь к завыванию ветра и теребя в руках шарф из толстой шерсти, коловший пальцы острыми ворсинками. Первая тревога медленно пошла на спад, и Марина чувствовала это. Она вдыхала влажный воздух и сладкую городскую сырость своей сильной, широкой грудью, не в силах пошевелиться. Ветер трепал ее кудрявые волосы, а она все стояла, молодая и крепкая, и думала: «А ведь она и вправду пыталась мне помочь. А я? Зачем я так?» Она чувствовала себя не героем, а лишь одинокой жалкой истеричкой, пытающейся ухватить кусок, который ей не принадлежит. Теперь она стала походить на тех несчастных брошенных женщин, которыми наполнен город, которыми забиты все театры, магазины, кафе и спортивные клубы, всевозможные клиники, продающие красоту и молодость, на тех женщин, которые выдавливают из себя счастливые улыбки и пытаются не отчаиваться. Они только делают вид, что довольны собственной жизнью, а на самом деле неустанно рыщут повсюду в поисках добычи, в поисках лекарства от одиночества. «Ну, вот я и стала женщиной без принципов и морали, с чем себя и поздравляю. Я ведь не была такой раньше. Все-таки любовь – сложное, даже отвратительное