через городскую черту, моторный вагон заходил в город, спускался сначала по длинному склону, ведущему к общественному саду, огибал его ограду, поворачивал налево у памятника павшим и, проехав по бульвару Президента Вильсона, постепенно замедлял ход, следуя вдоль Каштановой аллеи, чтобы остановиться в конце маршрута, почти в центре города, напротив входа в кинотеатр, заслоняемого стеклянной маркизой с завлекательными афишами в крикливых тонах, предлагавшими зрителям гигантские лица растрепанных женщин с запрокинутыми головами и ртами, открытыми в крике ужаса или призыве к поцелую[66].
Это то же самое время, тот же трамвай, та же часть страны, тот самый Юго-Запад, который Барт выбрал местом своего происхождения, «место моего детства и моих подростковых каникул»[67], как он любил говорить. Иногда к трамваю прицепляют открытый вагон, в котором все хотят прокатиться: «Всю дорогу вокруг был простор, знай наслаждайся панорамой, движением, свежим воздухом»[68]. Этого старого трамвая больше нет, но осталось воспоминание об удовольствии, чувственном и пронизанном светом. Он ходил из Байонны в Биарриц и обратно. «Байонна, где жили мои бабушка и дедушка по отцу, – это город, который в моем прошлом играл прустовскую роль – и еще бальзаковскую, потому что именно здесь я слышал во время визитов рассуждения некоторой провинциальной буржуазии, которые с раннего возраста скорее развлекали, чем угнетали меня»[69]. Пруст – для ощущений, позволяющих сохранить связь с детством: для прогулок в обе стороны, плиссировки на юбках и запаха домов, открытия сокровенного, интимного; Бальзак – для обучения социальным кодам, кодам класса: два устремления, вовнутрь и вовне, и в обоих случаях – очевидное внимание к знакам.
Барт происходит из наследственной мелкой буржуазии, с соответствующими правилами и самосознанием, но без капитала, культурного или экономического. «Полагаю, что принадлежу к классу буржуазии»[70]. Однако есть некоторое сомнение. Во времена, когда буржуазию лучше всего характеризует социальный подъем, семья Ролана Барта едва ли показательна. Обнищание семьи с обеих сторон, возможно, и не делает ее деклассированной, но на долгое время ставит в один ряд с людьми скромного достатка, по крайней мере в том, что касается Барта и семьи, которую он позднее образует с матерью и братом.
Одним словом, в моем социальном происхождении есть четверть наследственной буржуазии, четверть старого дворянства и две четверти либеральной буржуазии, все смешано и объединено общим обнищанием: эта буржуазия была или скупа, или бедна, иногда до полного безденежья; в результате чего моей матери, «вдове солдата», и мне, «воспитаннику нации», пришлось учиться ремеслу – переплетному делу, благодаря которому мы с трудом сводили концы с концами в Париже, куда переехали, когда мне было десять лет[71].
Если родня со стороны матери явно располагает бóльшими средствами, она в то же время менее открыта