и должен если не помочь, то объяснить, что происходит. Однако Андреев был предельно сух и немногословен:
– В вашей книге нашли идеологические ошибки.
– Но вы же ее одобрили!
– Вы не учли моих замечаний.
– Каких же? У меня имеется корректура с вашими пометками, все замечания учтены.
– Ну, я не знаю, я книги еще не видел. Этим занимается Отдел пропаганды, у нас не принято вмешиваться в дела другого отдела.
Всё это говорилось вяло, нехотя, сквозь зубы. Андреев давал понять, что если я вздумаю на него ссылаться, он от всего откажется[5].
Пришлось действовать по принципу Мао Цзэдуна: «Опора на собственные силы». Я поехал в Институт истории естествознания и техники, к заместителю директора С.Р.Микулинскому – моему давнему знакомому, хотя и знал, что он не из тех, кто рвется на баррикады. Микулинский молча меня выслушал, вызвал к подъезду институтскую «Волгу», и мы с ним покатили к директору Института академику Б.М.Кедрову, который в это время «болел».
Кедров жил в большом академическом доме на улице Губкина. Дом боковой стороной выходил на улицу Вавилова [С.И.], а фасадом смотрел на Институт общей генетики имени Вавилова Н.И.
Бонифатия Михайловича Кедрова я тогда увидел впервые. Он сам открыл дверь и провел нас в кабинет. Он был в распахнутой домашней тужурке и шлепанцах, с двух- или трехдневной поблескивавшей серебром щетиной. Он был много старше, но значительно живее Микулинского, несмотря на избыточную полноту. Долго объяснять ситуацию ему не пришлось. Он попросил оставить книгу на одну ночь и утром вручил мне подробный защитительный отзыв на четырех страницах на своем бланке. Правда, отзыв был адресован не в ЦК партии, где у него были прочные связи, а директору издательства «Молодая гвардия» Ганичеву, которому мне и пришлось его вручить. Сыграл ли этот отзыв какую-то роль в спасении книги, мне осталось неизвестно, но та готовность, с какою академик пришел на помощь, многого стоила.
Со своей стороны, я тоже написал Ганичеву письмо на 26 страницах. В нем подробно разобраны все 16 «замечаний» цековского цензора, а кроме того, показана полная абсурдность утверждения о каком-то секретном постановлении, якобы запрещавшем критиковать Лысенко.
Не получив никакого ответа, я написал еще одну записку. В ней я сопоставил мою книгу с только что вышедшей книгой Ивана Фролова «Генетика и диалектика». Автор был доктором философии, главным редактором журнала «Вопросы философии», помощником секретаря ЦК КПСС. То есть лицом вполне официальным, номенклатурным. В его книге Лысенко и его сторонники подвергались не менее острой критике, чем у меня, причем с позиций марксистской философии.
Но Ганичев мне объяснил, что всё это ровным счетом ничего не значит: книга Фролова научная, для специалистов, ее тираж 14 тысяч экземпляров. А в моей книге даются живые образы, стотысячный тираж прочтут миллионы.
Побывал я и у Фролова. Рассказал, что происходит, и просил объяснить: почему моя книга арестована,