взвалил его бренное тело себе на плечи; дорога сокращалась в разговорах.
Игривый пилигрим вменил себе в обязанность говорить; разговор был живой, хотя и бессвязный.
– Слепые прозревают, а глухие слышат, – говорил несущий. – Радуйся, благодатный! Полуодетая, она показалась мне пикантной!
Несомый задушил вздох и притворился спящим.
Была четвертая неделя Великого поста – во всех храмах Города звонили к часам: двунадесятый праздник приближался с разрешением рыбы, елея и вина.
На городской площади игривый пилигрим на камни положил решето, а на него – немца: пошли чудеса: мертвый воскресал по команде, крутил обруч, прыгал через огонь, ходил на руках, показывал, как неверная жена запрещает своему хахалю произносить слово любовь.
– Это – гадкое слово! – тем временем, подтрунивая над кем-то, игривый пилигрим все ниже опускал свою как бы постыдную голову и весь сгибался и падал к ногам толпы – упал бы, не поддержи они его.
– Анна! – простолюдины смеялись, узнавая.
Убийца видел тело, лишенное им жизни.
Надо было резать это тело на куски и прятать его.
– Ни слова больше! – стражники синедриона заломили им руки и потащили.
Мальчик с вопрошающим, противным взглядом силился и не мог уяснить себе чувство, которое он должен был иметь к арестованному.
«Кто он такой? Что это значит?!» – спрашивал он человека и девушку.
Их отдали под стражу до утра, ибо уже был вечер.
Глава вторая. Новый кентавр
Владимир Борисович Коренев и Анна Аркадьевна Каренина ехали в одном вагоне; ресницы их оказались одинаковой длины, а пятна на щеках были одного цвета и сходной конфигурации.
Она читала Шекспира, он ел кулебяки.
Оба пытались ввести в заблуждение кондуктора так, чтобы тот ощутил холодность каждого по отдельности: Каренина ему внушила о сумраке, Коренев – о тишине, но служащий железной дороги все-таки едва не слил их вместе.
Ничто не предвещало до поры появления следователя, и новые знакомые вполне свободно общались, стараясь лишь не совпадать контурами, чтобы невзначай не сощелкнуться.
Единственным общим пунктом оказался Пушкин: его страницы были вклеены под шекспировскую обложку книги Анны; в его листы завернуты были кулебяки Владимира Борисовича.
Невольно или вольно в их тайну проник пассажир-немец, скоропостижно после этого скончавшийся (он видел, как Коренев потянулся к книге, а Анна откусила от кулебяки); им было теперь не избежать разговора с судейским, а, значит, следовало сблизить позиции.
– Мы никогда не видели его прежде, – тезисно набросала Анна. – Он был коммивояжером – предлагал чепчики, вышитые вещи, предметы личной гигиены.
– Мне, – рассмеялся Коренев, – он предложил женский орган из каучука и еще предметы для Сада мучений.
– Сад мучений? – Каренина повела бровями, – Не там ли умерла Пенультьема?
– Она не умирала, – нахмурился Владимир Борисович. – Это происки папы!
– Умирала,