Он таскал камни выше меня и легко вырезал на них имена и даты, словно записывал цифры в гроссбухе.
Его настоящее имя было не Рэнсом. Оно звучало немного похоже на «Рэнсом» на языке, который был слишком сложен для простого люда из городков вроде Конлана, так что отец назвался Рэнсомом. Он был скуп на слова, и я запомнил, что макушка его большой черной головы была совершенно лысая, и, даже будучи чуждым религии, он заботился о вдовах и умерших с достоинством священника. Он часто цитировал разнообразные Писания на разных языках, но ни в одно из них не верил. Шахтеры Восточного Конлана тогда тоже не верили в Бога и довольствовались теми простыми обрядами, что мой отец для них совершал.
Мать умерла вскоре после моего рождения. Она была бледной, красивой, с веснушками, и мне жаль, что больше я ничего не могу о ней сказать. Джесс говорила, что глаза у матери были зеленые, но на отцовских фотографиях лицо у нее всегда было расплывчатым и коричневатым, словно она смотрела на нас из-под земли, в которой покоилась. У меня три сестры: Джесс, Сью и Мэй. Два старших брата умерли во младенчестве. Немалая утрата. Мы, выжившие, работали на отца, едва научившись ходить. У меня это получалось из рук вон плохо.
Однажды отец собрал нас в своей мастерской, где кругом была пыль, лежали тяжелые орудия и валялись осколки камня. Высоко на полке, до которой мне было не дотянуться, стояли человеческий череп и пыльные книги на языках Старого Света, которые я не мог прочесть, хотя мне очень хотелось. Еще там были фотографии моей матери и кое-какие забавные сувениры из яшмы и слоновой кости. Отец сел за свой стол, по очереди смерил каждого из нас взглядом и глубоким, гулким голосом объявил, что долго думал о нашем будущем и о том, что случится, когда его не станет. Отец напомнил нам, что ничто на земле не вечно, все рано или поздно нисходит во тьму и он однажды тоже исчезнет. Он сказал, что, когда это случится, Мэй пойдет на попечение церкви, Джесс придется найти работу в Джаспере или Гибсоне, а Сью должна выйти замуж, взять на себя управление семейным делом и вести его как следует. Я почесал свои болячки и спросил, что же делать мне, и отец после долгого молчания ответил, что много месяцев ломал над этим голову, обращаясь к мудрости веков, вспоминая старейшин Древней Иудеи и мудрейших чародеев Племени, но так и не смог понять, какой из меня может выйти толк.
Вскоре после этого я заболел.
Поразивший меня недуг пришел из шахт Грейди – чрево земли извергло его на поверхность из темных недр. С лихорадкой слегло с десяток шахтеров – сильных мужчин, привыкших к тяжелому труду. Не все из них выжили. В наш дом болезнь, должно быть, занес один из погибших, хотя в том не было его вины. Мэй тяжело проболела неделю, и, возможно, именно поэтому впоследствии не могла иметь детей, из-за чего сделалась чертовски набожной. Не знаю наверняка, но теперь, когда я изложил эти неприятные для сестры размышления на бумаге, мне остается надеяться, что бедняжка Мэй их никогда не прочтет.
Многие считали, что она – болезнь, конечно,