собравшихся с видом победителя.
– Вы забыли в-четвёртых. В пятых сказали, а в четвёртых забыли, – напомнил кто-то из двадцати семи руководителей ПВД (походов выходного дня), явившихся на собрание и ставших свидетелями гордеевского позора.
Часть 3
Отщепенец
За четвёртую жалобу, написанную вдогонку первым трём, якобы он на кого-то наорал (Гордеев не помнил, на кого. Наорал, значит, так надо было) его снова пригласили в администрацию Клуба. На это раз обошлось без собрания, ему просто сказали, что в таких руководителях Клуб не нуждается, Гордеев швырнул на стол партбилет, то бишь удостоверение руководителя, сорвал со штормовки значок Клуба, хотел и штормовку швырнуть¸ но в последний момент передумал: он за неё заплатил, экипировку руководителям продавали по складской цене. Штормовку и рюкзак он не отдаст.
Их с него и не требовали. Не попрощались даже по-людски, покивали молча, и Гордеев им покивал. И всё.
По дороге домой купил бутылку виски и выпил вдвоём с хозяйкой, как он называл Антонину Сидоровну, после чего закручинился, по выражению той же Сидоровны.
– Ничего. Перемелется, мука будет, – успокаивала его хозяйка, которой он рассказал обо всём, не щадя себя и излагая события объективно.
– А чего ты хочешь? Чтобы благодарности тебе писали? Несёшься как угорелый, поесть людям не дал…
– Так они же сами просили привал перенести, сами! И на меня же жалуются. Не могу же я два привала устраивать.
– А чего ж, можно и два. Погода-то тёплая. И ходили бы помедленней, на пожар вы, что ли, бежите? Отдыхали бы почаще…– гнула своё Сидоровна.
– Ага-ага, помедленней, – взъелся Гордеев. – И придут ко мне сто человек, «отдыхать». Знаю я такие группы, и как там отдыхают, знаю. Водку пьют и в волейбол играют. Это у них поход называется. Оздоровительный. И жалоб никто не пишет, всем нравится.
Сидоровна вздыхала. Соглашалась. И заходила с другого боку:
– Ну а орал-то зачем? На женщину, не на мужика. Какое ж ты право имел…
– А имел! Люди обедать сели, она аппетит портить взялась, вы, говорит, себя убиваете, смерть свою приближаете. Говорит, консервы яд, и сахар яд, и хлеб, и соль, и салаты ваши со сметаной яд, потому что в сметане антибиотики, коров антибиотиками кормят, а вы едите. И на голову встала.
– Это как – на голову?
– А вот так. Каком кверху. Йога. И стоит, выё… выёживается, я мол вот как умею, вся такая правильная, а вы ядом травитесь. Мужики аж жевать перестали. Правда, спрашивают, яд? А она им – правда. И перекрестилась. Ну и зачем мне в группе эта шизоидная? Я ей сказал, чтобы встала нормально и не выё… не выёживалась, ну и ещё что-то сказал, не помню уже.
Утром Гордеев был никакой, завтракать не стал, обедать Сидоровна его заставила, не пимши не жрамши второй день, куда годится?
– Не жрамши, но пимши, вчерамши, – поправил её Гордеев. – Хлеба дай. – И сел хлебать суп.
– Неможется? Или полегче тебе стало?
– Полегче. Хуже чем вчера, но