Но, в любом случае, аудитория затихла в ожидании моего ответа.
– Не имею ничего против оперы. Не люблю только итальянскую, французскую или немецкую, – ответил я. По-моему, других видов оперы не существовало?
– Отлично, – сказала Джоанна. Может, она имеет в виду какую-нибудь китайскую?
– Во вторник вечером Мерритт поет в опере Перселла.
Вот черт, а про английскую-то я и забыл! Все, похоже, судьба мне идти с Джоанной на какую-то идиотскую оперу британского композитора!
– Шейла Мерритт – лучшее сопрано года, – подключился Стив, разом обеспечив сопернику двукратное численное превосходство.
– И поет она в «Дидоне и Энее», – добавила Гвен, сделав перевес трехкратным. (Кстати, Дидона – еще одна девушка, которая погибла из-за эгоизма того сукиного сына, в которого влюбилась!)
– Звучит великолепно, – капитулировал я, про себя проклиная Стива и Гвен. А больше всего «Шато Линч-Баж», которое помешало мне честно сказать о своем отношении к любой музыке с самого начала.
– О, это отлично, – обрадовалась Джоанна, – у меня как раз два билета…
Ой, надо же, я прямо не ожидал такого развития событий!
– …но мы со Стивом оба на дежурстве в этот день, и я подумала, что вы с Гвен могли бы пойти вместо нас.
– Гвен обожает оперу, Оливер, – сказал Стив, похоже, намекая, что его жена заслужила передышку.
– Да, прекрасно, – вяло отреагировал я, но тут вспомнил о правилах приличия и добавил: – Огромное спасибо!
– Я рада, что вы с Гвен сможете пойти, – ответила Джоанна. – И передайте, пожалуйста, моим родителям, что со мной все в порядке.
Какого черта? Я внутренне сжался, представив себе перспективу просидеть несколько часов рядом с агрессивной («Вам, значит, нравится моя дочь, молодой человек?») матерью Джоанны Стайн.
– Они в струнных, – сказала Джоанна и заторопилась домой. Стив вышел проводить ее.
Я остался наедине с Гвен, и меня охватила жуткая злость – какого хрена я так глупо себя вел? Но уже ничего не исправишь, и, чтобы наказать себя, я попытался съесть те угли, в которые Гвен превратила пирог.
– Где, черт побери, находятся эти «струнные»? – поинтересовался я.
– Обычно к востоку от духовых. Мать Джоанны – альтистка, а отец скрипач Нью-Йоркской оперы, – ответила Гвен.
– А-а… – протянул я и откусил еще кусок пирога – так мне и надо, остолопу!
Повисла пауза.
– Ну и как, разве это больно – познакомиться с Джо? – наконец нарушила молчание Гвен.
Я посмотрел на нее. И ответил:
– Да.
5
Когда я опущусь…
Так начиналась песня, бывшая абсолютным хитом 1689 года. Проблема с английской оперой в том, что разобрать слова иногда все же получается.
Когда я опущусь
В земли холодной твердь,
Ты позабудь мои грехи
И не тревожься впредь…
Дидона, царица Карфагенская, собиралась покончить с собой и жаждала поведать об этом миру в форме арии. Музыка, надо сказать, была