нет, просто… не привыкла.
– Да, скоро нас вообще забросят, ни автобусов не останется, ничего. Мы-то уже давно никуда не ездим… только сын мой в село, да в райцентр, и то, говорит, проще на тракторе. А Николайка да, Николайка ездит… куда же он ушел? Николайка часто… ну как часто, иногда уезжает. Кстати, он еще на другой автобус ходит, тоже в это время, но далеко, по другой дороге. Сам он как-то срезает хитро, через лесок, но тебе-то не с руки, с сумкой, по корягам…
– Да уж. Лучше где попроще. А остановка, она далеко отсюда?
– Да нет, недалеко. Вы как сюда шли, от шоссе? Ну вот, если не заворачивать к нам, а еще столько же по дороге, как раз там и будет. Или знаешь как? Через деревню можешь, вот прямо по улице и до конца, и она опять к шоссе повернет.
– О, спасибо, а расписание там есть, на остановке, не знаете? Хотя ладно, все равно схожу, времени много, осмотрюсь заодно. А вас тут, кстати, есть что-нибудь такое… ну, какие-нибудь, кроме церкви… достопримечательности?
– Примечательности… да упаси бог. Дожить бы спокойно, без примечательностей. Так не дадут ведь. Крест такой. Еще ходят тут всякие туристы-журналисты, уже несколько раз, выискивают, как будто деревень других нет. Один раз вообще пришли и говорят, где тут у вас эти, пришельцы?
– Аэ… что?
– Пришельцы, говорят, где? А то, говорят, мы про огни слышали, говорят, корабль какой у вас тут стоит. Что делать? Показать бы, где бесы зимуют, да нет, нехорошо, нельзя так с людьми. Молодые, несмышленые, ей-богу, как дети в этих городах. И горько так стало, страшно. Пришельцы. А Никитична говорит – с телевизора, точно с телевизора, как раз такого жмыха там, говорят, до сих пор пруд пруди. В общем, так и ходили тут, пока председатель их чуть на вилы не насадил. Только Николайка заступился, поговорил по-доброму, выпроводил, он это умеет. Сказал, что это были эти, как их… наркоманы. А Николайка знает, он жил там.
– Аммм…
– Ай, доча, прости, дура я, болтушка, совсем расклеилась. Сама-то ты не из таких, сразу видно, хорошая. Почти как Светка наша. Бедная девочка. А смотреть тут и вправду нечего. Домов с десяток осталось. Раньше все было, и колхоз, и сельсовет… хотя, бабушки говорили, еще до Революции все чахнуть начало. Вон, видала батюшкин дом?
– Простите?
– Эх, не надо было говорить. Забудь. Нечего там смотреть, разруха одна. Николайка его когда-то покупать думал. Любит он эту церкву. А я ему говорю, ты посмотри, что от него осталось! Да там пока разгребешь, целый год уйдет. Да и люди, говорю, не поймут. Для них этот сарай, говорю, светлее самой церквы. Хотя что они понимают? Только бесятся попусту, шипят, как змеи, прости, Господи… И до сих пор, нет-нет, да сто грамм за воротник. Бедный батюшка.
– Батюшка?
– Ой… – Надежда попыталась задорно отмахнуться, но что-то не вышло. Вздохнула, как от усталости, даже зажмурилась и смерила гостью таким утяжеленным взглядом, что хоть проваливайся… еще чуть-чуть, и о титуле «хорошей» придется забыть.
– Понятно, – выговорила