Эдвард регулярно просматривал «Таймс» – в ней содержалось больше правды, чем в правительственных вестниках, которые давали политически откорректированные новости. За остроту статей и неподкупность главного редактора газету прозвали «Громовержец». Эдварду нравилась ее воинственность и постоянная готовность защищать право на точку зрения, отличную от официальной. Если бы он не поступил в «Клуб», поступил бы в «Таймс» на должность разъезжающего корреспондента.
С того вечера на террасе, он с гувернанткой не разговаривал и не искал встреч, скорее, по ее примеру, избегал их. Если у нее возникали вопросы, он решал их через дворецкого. Через него же передавал ей распоряжения, касавшиеся, в основном, племянниц.
В неторопливостии мудрость. Он уже один раз поспешил и ошибся – с Бетти…
Джоан сидела у него в голове, но не больной занозой, а светлым воспоминанием – близким и далеким одновременно: оно рядом, но к нему лучше не подходить.
Жить в одном доме и не встречаться невозможно – случайно, то в коридоре, то в холле. Эдвард заметил нечто удивительное: при встречах Джоан не устремляла глаза в пол, как раньше, не скользила по нему отсутствующим взглядом, не ускоряла шаг, стараясь прошмыгнуть мимо. Теперь, приветствуя его, она соблюдала положенный вежливый ритуал: ловила его взгляд, чинно приседала, произносила «добрый день, сэр» и бежала дальше – скорее по привычке, чем из других, не лестных для него, побуждений.
Он заставлял себя не смотреть вслед, чтобы не испугать ее, если вздумает оглянуться. Он останавливался, чтобы задержать в памяти только что увиденную картинку и пережить еще раз – как девушка приседает, наклонив голову, здоровается, шевеля розовыми губками, и, чуть подпрыгнув, устремляется вперед. Куда? Неважно. Скванность, настороженность исчезли, в ней билась энергия, от которой горели щеки и глаза. Да, глаза… Синие моря, в которых плещутся зеленые волны…
В ней природная грация и красота. Во всем, что она делает, в самых простых вещах – в поклоне, улыбке, движении рук есть только ей свойственная живость, изящество и некая детская трогательность. На фоне чопорных светских дам она выглядела бы как легкая, жизнерадостная бабочка на фоне жирных, недовольно гудящих шмелей. Они никогда не примут ее, как свою, она никогда не станет на них похожей…
И отлично!
По вечерам Джоан – с позволения Эдварда, переданного через дворецкого, приходила играть на рояле. По уговору, который Эдвард сам с собой заключил, в те часы он в гостиную не заходил. Сидел в «сигарной» комнате рядом. Слушал. Думал.
«Она больше не играет печальных мелодий – хороший знак. Ее душа угомонилась. Пошел процесс выздоровления. Надеюсь, вместе с прежними печалями уйдут и заблуждения на мой счет. Только бы процесс не затянулся… Девушка расцветает с каждым днем. Кажется, вместе с ней расцветает и мой древний, замшелый Милтонхолл. Он как старик, который увлек молодку, бодрится и пытается выглядеть