Значит дочь Наоки на самом деле ему не дочь? Викки родная внучка Хо?
– Ну да! – кивнул Кулак. – А я-то тебе, про что толкую битый час?
– Вот это дела! А Хо знает об этом?
– Нет, – помрачнел Кулак. – Не известно ему об этом ничего.
– А если узнает, как ты думаешь, что он сделает?
– Ни к чему всё это, – печально покачал головой Кулак. – Да и откуда ему узнать-то?
– Значит, он всё-таки жив? – Я пристально посмотрел ему в глаза.
Кулак понял, что проговорился и нервно отхлебнул из своей кружки, пряча от меня мутные глаза.
– Послушай, Кулак! А как ты относишься к революции? – сам не знаю зачем, спросил я его.
– К революции-то? – прищурился староста. – А никак не отношусь!
– То есть?
– Это у вас там, в столицах, все спорят, как власть делить. А мне и до революции жилось не плохо… Опять же, поезд ходил! А теперь нету его вон уже, почитай, третий месяц как нету! Жрать ребятам нечего! – Он снова приложился к кружке с бродилом, и глаза его опять сделались бессмысленными.
Казалось, меня опять разбудил вой шершера. Я открыл глаза и посмотрел в тёмный дощатый потолок. Юли спала, с головой укутавшись в одеяло, и тревожно вздрагивая во сне. Я повернул голову и увидел пыльную полосу серого лунного света, висевшую в воздухе посреди комнаты. Вокруг не было ни одного живого звука – мертвенная тишина нависала надо мной могильным покрывалом. Даже ветер не шелестел в листве деревьев за окном. И всё же, кто-то стоял за дверью. Я чувствовал это настолько ясно, что сомнений быть не могло никаких.
Осторожно, чтобы не разбудить Юли, я откинул одеяло и встал. Протянув руку, вынул из кобуры пистолет. Тихо скрипя половицами, подошёл к двери. Рука легла на засов и медленно отодвинула его в сторону. Я легко толкнул дверь, впуская внутрь узкую полосу лунного света, и тут же резко распахнул её настежь. Но снаружи не было никого. Мертвенный лунный свет заливал поляну, на которой тоже ни одной живой души. Даже огонёк в конторе Кулака не горел. Я стоял на пороге, весь превратившись в слух, но до моих ушей по-прежнему не доносилось ни единого звука. И, тем не менее, чьё-то присутствие рядом было ощутимо столь же реально, как и эта луна на небе.
Не полагаясь больше на слух и зрение, я весь отдался своим ощущениям. Бесшумно затворив за собой дверь, я спустился на поляну. Что-то неведомое само влекло меня к лесу. На сердце не было ни страха, ни волнения – оно, словно исчезло из груди вовсе. Там, где раньше билось сердце, я ощущал лишь лёгкий колючий холодок. Всё было точь-в-точь, как в ту самую ночь, когда погиб Зык, но теперь я знал, что меня ждёт в этом лесу. Ревун был где-то рядом, и я сам превратился в зверя: осторожного и чуткого. В этом даже ощущалась какая-то особая прелесть, ведь только один из нас должен остаться в живых – тот, кто сильнее и быстрее. Я шёл к тёмной стене леса, в любую минуту готовый отразить неожиданное нападение. Патрон в магазине моего пистолета по-прежнему