несущегося между деревьев и деревень
нашей прекрасной, невыразимо грустной родины.
Мы помним запах шерстяных одеял,
картофельной шелухи плацкарта,
которым ехали с мамой, радостные, в Ленобласть.
Поезд раскачивался из стороны в сторону.
Мы – пассажиры скорого, догоняющего
наше долгое, квёлое, хмурое лето,
но чёрным по белому написаны на билетах
данные паспорта, на который фотографировались
в четырнадцать, в двадцать и в сорок пять.
Как будто после милосердное время плохого
не сделает – губы не выкрасит в серое и бесцветное,
не нарисует на скулах тонких фарфоровых трещин.
Стану ли женщиной, взрослой красивой женщиной —
или промаюсь, вчитываясь в названия проносящихся
мимо станций?
Или останется мне разглядывать жизнь —
вот ребёнок, идущий в школу в хлюпающих ботинках;
вот дед, продающий на рынке собранную
в счастливое время библиотеку.
Едем, едем, одурью сонной скованны.
Мы – пассажиры скорого, мчащегося мимо
бывших заводов, кирпичных подстанций,
теплоцентралей, автостоянок,
строящихся церквей – маленьких и некрашеных.
Страшно нам, Господи. Как же страшно нам.
***
Глаза открывай – начинаем заново.
Сколько их, гулких холодных залов,
где собираются на восьмое?
Где напиваются на двадцать третье?
Куда приходят, заспанные и бедные,
ожидая начала благотворительного концерта.
Целое лето, проведённое в огороде,
легло под ногти тёмной сырою глиной.
Длинный стол, покрытый клеёнкой-скатертью,
украшен пластиковыми васильками.
Капельки
ползут по окнам,
батареи
воздух тяжёлый греют.
Вижу себя в зеркале —
тоненькой и накрашенной.
Страшно, как же мне страшно, страшно —
вдруг поползёт по лицу паутина трещинок?
Стану замужней женщиной,
научусь выходить красиво, легко и ровно.
Доля мне – петь, даже если никто не слушает.
Нашиваю на платье рюши —
оборки в ряд,
выхожу на тоненьких каблуках.
Но нет мне сцены и бархатных занавесок,
место мне – в гулком холодном зале,
где если и соберутся зрители, то из жалости.
Потому песни одни и те же,
потому что небо одно и имя.
Дай нам, Господи, лица детские, безмятежные,
чтоб без страха
на люди выходили.
***
Полные ветви белого яда, яда.
Выстоял парк в жемчугах несъедобных ягод,
в ссохшейся краске ржавых кривых качелей,
в речке, в тонких морщинках её течений.
Вспорот