чудовищно, аморально по отношению к самой себе. Ведь больше всего на свете ей хотелось продлить собственную партию, партию возлюбленной, прежде чем перейти к исполнению последующей – партии брошенной женщины. А Милену, эту самую неотразимую Милену Соловьёву, она готова была придушить голыми руками, отравить мышьяком, цианидом, чтобы та не маячила перед глазами со своей ослепительной красотой и безусловным талантом и не отнимала бы у неё, у Аси Петровской, её личную жизнь. Как же она её достала! Возможно, это была бы самая чудовищная и неисправимая ошибка, но человеку нельзя отказывать в праве на ошибку. Боже, что за глупости сегодня в голову лезут? И при чём здесь её личная жизнь? В этих стенах она вовсе не влюблённая женщина, а главный хореограф, и её долг служить искусству, а не решать свои проблемы за счёт сцены. Ибо сцена свята и неприкосновенна. Выходит, она поступила правильно. Стало быть, всё верно. Отчего же так тошно? Где она допустила ошибку? Возможно, ошибка в том, что она опять позволила стать ее любовником не тому мужчине?
Ася Петровская стояла посреди огромного зала спиной к окнам, лицом к плохо натёртым зеркалам со множественными разводами и заглядывала в пронзительные глаза, полные слёз. День за днём – а время бежит суетливо, как вода в ливень из сточных труб, – день за днём, всю жизнь она подчиняется магии окружающих её зеркал, этому чудовищному, надоедливому засилью балетных зеркал. Она обречена пожизненно всматриваться в эту женщину в зеркале. Профессия обязывает всматриваться, и с испугом разглядывать эту самую желтеющую женщину, стареющую и дурнеющую с каждым днём. Вглядываться, словно та передаёт ей какое-то зашифрованное послание, а Ася пытается уловить его тайный смысл. Прежде в зеркале всегда что-то сияло, отбрасывая наружу радужные цвета, а вот теперь всё не так ярко горит – нет, всё гаснет, словно у жизни для неё остались исключительно пепельно-серые тона. Ася заправила рыжие волосы за ухо, оттянула вниз свитер, и её двойник синхронно повторял её движения. Или это она повторяла за двойником? Асе не слишком нравилась разглаженная, ухоженная до ненатуральности (верный признак неуверенности в себе) женщина в зеркале. «От этой работы я потихоньку схожу с ума. Так и до нервного срыва недалеко», – устало подумала Ася, продолжая смотреть на испуганную женщину, внешность которой скорее её отталкивала своими некрасивыми складками вокруг рта и обречённо-гибельным выражением глаз. Она начала её опасаться после того, как тайно стала встречаться с молодым мужчиной. Потому что как-то сразу обнаружила, что её собственная тесная кожа на лице и теле стала гораздо свободнее, уже не такой плотно обтягивающей, какой была прежде. И чем больше Ася в неё всматривалась, тем большая тоска её охватывала. Стало быть, чтобы не бояться зеркал, нужно поставить крест на любви. Правильнее было бы сказать, крест не на любви в целом, а на отношениях с молодым. Легко сказать! У неё самой не хватит на это сил, она дождётся, пока это сделает он. «А что же со мной будет, когда он меня бросит? От горя женщины стареют