незаметно задремал, и снова в его сон прорвался образ негодной Женьки. Во сне он видел ее голую, с раскрытыми солнцу руками.
Иван Ильич к обеду не поспел, а прислал нарочного с запиской, в которой сообщил сыну, что задержится по делам Земства дня на три.
Глава 3
После обеда сестры и мать пошли в свои спальни, чтобы отдохнуть, пока не спадет на улице жар. Григорий навестил жену перед поездкой и чмокнул ее в теплую, примятую подушкой щеку.
– Гриша, ты когда вернешься? – сонным голосом спросила она.
– Точно не знаю, если будет поздно, то заночую в поле, в охотничьем домике. Ужинайте без меня.
– Ну, ты все-таки постарайся вернуться, – протяжно канючила она. – Я буду скучать.
– Чего вам с сестрицей скучать-то? Чай, развеселит она тебя. Она же у нас та еще хохотушка.
– Ты ее не любишь, дуся… Что плохого она тебе сделала?
– А чего мне ее любить? Пусть ее муж будущий любит. А я-то тут причем?
– А ты знаешь, у нашей Женечки есть уже жених, – радостно отозвалась Алевтина.
Григорий аж застыл, оправляя голенище изящного сапога.
– Жених? Не рано ли? Ей же еще год в институте учиться.
– Что ты, у них на курсе есть две девушки уже замужние. На занятия ездят из домов своих мужей.
– Развели богадельню! Никакой скромности.
– Ну, чего ты так? Папенька сказал, что только через год свадьбу им сыграет.
– А кто он таков?
– Ой, он очень богат. Отец его владеет кучей мануфактур в Самаре, Нижнем и Вологде. Еще где-то. Не помню точно. Что-то с тканями связано и кожей. И с продовольствием. Его зовут Леонидом. Ему уже двадцать три, но он не женат. Они познакомились с Женечкой на балу, в ее институте. Вернее, наши родители свели их вместе, ради знакомства. Наш папенька и отец Леонида – хорошие приятели и компаньоны. В сущности, все было определено еще с детства. Их еще в раннем детстве нарекли женихом и невестой. А тут они еще познакомились, и, к счастью, очень понравились друг другу. И он стал ездить к ней. Дарит дорогущие подарки, цветы. И внешне он необыкновенно хорош. И любит ее, похоже.
– Ну хватит, языком чесать, – громче обычного оборвал жену Григорий. – Чего ты тут сплетни бабские мне рассказываешь? Некогда мне тебя слушать.
– Ну, какие же это сплетни? – обиделась Алевтина. – Я правду говорю. Он Женечке пишет, знаешь, какие письма? Она мне давеча читала. Там все стихами.
– Довольно, я сказал, – лицо Григория покраснело.
Он схватил арапник и вышел из комнаты, громко хлопнув дверью. Алевтина легла на спину, нижняя губа дрогнула, по щекам полились слезы.
Конюх приготовил ему одноместную коляску тильбюри[3]. Несколько лет назад Зотов старший заказал ее в Лондоне. Эта роскошная легкая коляска, имеющая упругие листовые рессоры, грязезащитную панель, большие колеса, изящную подножку и крытый кожаный верх, не смотря на раритетность, была предметом острой зависти зажиточных уездных обывателей. Как,