Лукинич на татарине своем из ордынского плена убежал, вот и привязался.
Андрейка стоял в стороне, чутко прислушиваясь к разговору парней. Ему очень хотелось расспросить их о Лукиниче, о том, что делается в Костроме, да и еще о многом, но они не обращали на отрока внимания, а он не решался первым заговорить с ними.
Глава 8
Теплый осенний день в разгаре. Солнце заливает Кремлевский холм, сверкают купола церквей и соборов, в голубом небе плывут белые облачка. Но на земле неспокойно. Гудят тысячами голосов улицы и площади, едким смрадом тянет с пожарища, всюду тревожные, озабоченные лица. Шумит, волнуется люд московский – кричит, спорит, требует оружия. Ползут слухи, толки…
Хмурясь, прислушивается, приглядывается ко всему Лукинич. Получив наказ от Остея явиться к нему за ответной грамоткой до вечерни, он покинул великокняжий двор. Рядом, стараясь не отстать, торопливо вышагивает Андрейка, чуть позади с двумя лошадьми на поводу следует Михалка. Антипка остался возле Теремного дворца на случай, если гонцы вдруг потребуются воеводе.
Строгое лицо бывалого воина сейчас кажется высеченным из камня. Всего полдня он в Москве, но успел многое приметить. Сравнивает предосадные дни литовщины, когда Ольгерд подходил к стенам Кремля, с сегодняшним, с беспокойством думает, как они не похожи. Все вроде бы так же. Крепость готовится к осаде. Горожане и селяне тащат на стены бревна и камни, устанавливают котлы для кипятка и смолы, чинят на пряслах крыши… Но опыт и чутье подсказывают Лукиничу: люди неспокойны, нет в них уверенности. Пугают, тревожат черные слухи, да и не привыкли москвичи к такому, что нет с ними в грозный час великого князя Дмитрия Ивановича. Возбуждены, злобятся по пустяшным причинам.
«Может, потому, что Остей – литвин, чужой на Москве? – размышляет Лукинич. – Так сие не в диковинку, Дмитрий и Андрей Ольгердовичи – тоже литвины, но все их почитают!»
В другом причина…
После веча на Ивановской площади князь Остей всерьез взялся за дело. По его наказу погнали телеги в Мячково, где добывался белый камень для кремлевских стен. Спустя день-другой каменщики стали чинить и достраивать крепостные укрепления. Плотники приступили к изготовлению заборол, настилали прохудившиеся крыши на башнях и пряслах. В Кремль везли припасы, бревна, смоловар. На площадях паяли котлы, устанавливали тяжелые самострелы на стенах, конники дозорили на дорогах. Но все эти заботы и неурядицы быстро переутомили князя – сказался недуг, который появился у него после тяжелого ранения в голову несколько лет назад. И теперь, когда Остей возглавил оборону Москвы, болезнь дала о себе знать снова. Сошел румянец, под глазами появились мешки. Он стал плохо спать, ночью его мучили черные сны. И хотя наутро вставал бодрым, где-то в середине дня, когда его одолевали очередные волнения и дела, у осадного воеводы будто обручем сдавливало голову, начинали болеть глаза, перехватывало дыхание. На смену свойственным