с растопыренными пальцами, всклокоченные волосы, оскаленные рты.
– Что ж вы творите, безумцы?! От вольности своей последний разум потеряли! – в отчаянии кричал епископ Антоний.
Но никто уже не слышал его…
Александр продолжал смотреть на всё это расширенными, уже почти недетскими глазами.
– Господи Иисусе Христе! Спаси нас и помилуй! – шептал мальчик.
Пламя ревело, заглушая все звуки. Сквозь его рёв слышались адские вопли.
Онемевший от ужаса князь Фёдор посмотрел на брата.
В глазах Александра отражались пляшущие языки пламени. Но он продолжает твердить:
– Господи Иисусе Христе! Молитвами Пречистыя Твоея Матери и всех святых Твоих – спаси нас и помилуй!
К вечеру город успокоился. И на другой день бушевавшее все последние дни вече уже не собралось. Однако вскоре оказалось, что ядовитые семена, что успели посеять промеж мятежных душ новгородцев хазарские волхвы, успели всё же прорасти.
Неделю спустя, поздним вечером в дверь покоя боярина Фёдора Даниловича тихонько постучали. Был это даже и не стук, а будто какое-то осторожное царапанье, словно кто-то хотел, но боялся постучать.
Боярин в рубахе и наброшенном на плечи кафтане, со свечой в руке подошёл двери, осторожно её отворил. В рыжем круге тусклого света проступило лицо тиуна[12] Якима.
– Якиме! Ты, что ли? – на всякий случай спросил боярин, хотя сразу же узнал слугу.
– Я, Фёдор Данилович, я! Прости, коли разбудил…
Боярин сердито махнул рукой, свободной от подсвечника:
– Не спал я. Что надо? Что такое?
Яким испуганно тряс головой. С его шапки опадали прилипшие к ней снежинки.
– Беда, боярин! Слуги сказывают, народ вовсе взбесился. Сегодня ж вновь вече сошлось. Всё не уняться им… Так вот, мне сказывали, будто бояре какие-то с веча шли да сговаривались, что надобно молодых князей из княжьего терема увезти да в одном из теремов боярских поселить, чтоб, значит, князю Ярославу условия ставить можно было… А про тебя, боярин, сказывали, что если помешать сподобишься, так ненароком и шею свернуть можешь… Дескать, морозно, лестницы замерзают, скользко…
Фёдор Данилович одним движением вделся в свой кафтан.
– Понял я. Спасибо, Якимушко.
Он говорил спокойно, однако же тиун успокоиться не мог:
– И что делать станем? Ведь они могут! Могут!
Фёдор Данилович твёрдо взял Якима за локоть.
– Не шуми, Якиме! Тихо! Ступай стражу разбуди. Всех дружинников. И коней пускай оседлают. Да пошли кого-нибудь понадёжней узнать, не караулят ли ворота, что с дворища ведут. Если что, так и с боем пробьёмся. А я за князьями.
На минуту вернувшись в свой покой, боярин снял висевшие в изголовье постели кольчугу и шлем, быстро их надел. Затем опоясался мечом, подхватил шубу и, вновь взяв свечу, стремительно вышел. Он шёл очень тихо, стараясь двигаться так, чтобы ножны меча не звякали о кольчугу.
Войдя в покои Фёдора и Александра,