Новгорода ещё трое тебе верных бояр убежали, – тихо проговорила она, прижимаясь лбом к плечу мужа. – Рассказывают, что после давешнего веча, на котором решали, кого звать на княжение, перебранились они там все. С два десятка теремов друг другу спалили, лавки купеческие пограбили да пожгли. И людей немало поубивали.
У князя вырывался ожесточённый смех:
– Вот-вот! Ну и чего стоит воля эта их разлюбезная? А?!
Феодосия в ответ только тихо усмехнулась:
– Да какая ещё воля, Ярославушко? Человек в себе никогда не волен, а свобода есть только во Христе. А они в злобе своей про Христа-то и забывают.
Князь сердито захлопнул окно, шагнул к столу, перекрестясь, взял с блюда большой блин, макнул в чашку со сметаной. Откусил кусок и, хоть хороши были и блин, и сметана, поморщился:
– И блины-то в рот нейдут! Смурно на душе…
Феодосия засмеялась:
– Ничего – блины кончаются. Завтра – Прощёное воскресенье, а за ним и Великий пост. Вот и забудем про блины.
Князь Ярослав гневался не напрасно. Если б случившееся в Новгороде было впервые, можно было бы просто посетовать на неразумность любителей вольности и подождать, когда те одумаются. Впрочем, что одумаются, Ярослав Всеволодович и не сомневался. Только вот этакие выходки новгородцы вытворяли нередко – то звали к себе того или иного князя, то прогоняли, как того же Михаила Черниговского. И при этом были уверены, что верно поступают: мол, пускай князь делает, как мы хотим, а не наоборот!
Он твёрдо решил не отвечать на новгородское послание, второе кряду, хотя не сомневался, что в покинутом им городе уже царит волнение.
Так оно и было.
Исчезновение юных князей, их наставника и княжеских дружинников, обнаруженное лишь к полудню следующего за их отъездом дня, обескуражило новгородских заговорщиков. Они поняли, что уже не смогут ставить условия Ярославу Всеволодовичу, а значит, настаивать на своём им больше не придётся. Князь не слал в город гонцов, не предлагал переговоров, и бунтари всё яснее понимали: ему это ни к чему…
Прождали пару недель. Отправили письмо: дескать, что ты, княже, нам свой норов являешь? Кто ж тебя либо сынов твоих, молодых князей, трогал? Не так уж много хочет вольный град Новгород. И не так уж трудно с нами, новгородцами, договориться.
Ответа не последовало. Тогда написали снова, то самое письмо, что пришло в канун Прощёного воскресенья. И вновь князь Ярослав не ответил.
Попробовали ещё выждать. Ждали неделю, ещё одну, ещё. И тут на границе новгородских земель, будто зная, что там произошло, объявилась большая печенежская рать. Разграбив и предав огню с десяток селений, печенеги неспешно, но уверенно двинулись к Новгороду.
Выбора не оставалось. Тотчас было отряжено большое посольство, состоявшее из бояр и купцов. Явившись в Переславль, послы клятвенно уверяли князя: мол, обижать молодых князей и в мыслях не имели, об их же безопасности думали, чтоб самим, мол, охранять – оттого и намеревались позвать их с наставником в одном из богатых теремов жить. А коли то намерение князь